Ирина Искоскова
Вот уже несколько лет журнал Esquire публикует интервью с очень известными и никому не известными людьми под общим названием «Правила жизни». Обязательно посмотрите, если они вам до сих пор не попадались. Это не привычные парадные и не глянцевые портреты, а попытка как можно проще и яснее сформулировать важные вещи, характеризующие отдельного человека. Мы тоже решили попробовать. Рискнуть. Надеемся, что вам, нашим зрителям, это будет интересно. Обещаем продолжить такое необычное знакомство с артистами нашей труппы и работниками театра.  






iskoskova.jpg

Правила жизни

Ирина Искоскова


актриса, 26 лет, Саратов

Театр – магическая вещь. Мне в нем все нравится. Здесь безумно интересно. Говорят, что театр – для зрителей. А мне кажется, что театр – прежде всего для артиста. Театр дает мне осознание жизни. Это он мне показывает: смотри, можно жить вот так, а можно по-другому. Театр делает из артиста человека.


Сколько бы я ни старалась в жизни устанавливать какие-то правила, я их всегда нарушаю.


Моя фамилия, как вся моя жизнь. Но она мне все равно всегда нравилась. И менять ее я не хотела никогда. Только, говорили, что она не русская, хотя у нас в семье все русские, что корни непонятно откуда, что нет больше никого с такой фамилией. Много было разговоров. А теперь всё, я вышла замуж, и моя фамилия – Свиридова.


Лучше мужчины, чем мой муж, я никогда не встречала. Мы вместе уже почти восемь лет. Он сумел стать для меня в жизни всем: и мамой, и папой, и другом, и любимым, и любовником. Он меня знает, понимает, терпит. Я даже представить не могла, что меня можно вытерпеть, что кто-то на это способен. Алеша способен.


Истерика – это вообще про меня. Я вечно на панике. Хотя в принципе человек позитивный. Просто очень эмоциональный. Мне это в жизни вредит. Но ничего не поделаешь: на меня воздействует буквально все. Совершенно не умею приспосабливаться к окружающему миру. Берусь за что-то, не задумываясь, кажется: чепуха, легко! А потом обязательно запутываюсь.


В детстве я дружила на пределе чувств. Своим подружкам отдавала буквально все. Мама придет с работы, спрашивает, где новая кукла? А я ее Вике подарила, или Оле. Но детские дружбы не сохранились. Может, меня было слишком много. Может, я была слишком доверчива и открыта, – не знаю. Сейчас мне легче дружится с теми, кто взрослее, старше, кто «в авторитете».


Когда я была маленькой, меня невозможно было заставить читать. Мой дядя, предприниматель, занимался торговлей книгами, они тогда были в дефиците, сам перечитал кучу литературы, мама очень начитанная, дома – большая библиотека, а я – ни в какую. Когда собралась поступать на актерский, мама мне сказала: «Ну, и куда ты? Ты ж ни одной книжки не прочла!» Теперь пытаюсь наверстать.


Я даже рада, что не поступила с первого раза. Потому что очень хотела, но толком ничего не понимала. Актерская профессия требует личного опыта за плечами. Я и сейчас бы с удовольствием еще поучилась. Четыре года учебы для артиста – мало.


Первый спектакль, который меня поразил, – «А дальше – тишина...» с Фаиной Раневской. Я смотрела его на видео. И не могла смотреть... Выключала время от времени, уходила, отходила, приходила в себя, потом опять возвращалась, смотрела еще кусок... Спектакль этот меня полностью захватывал. Как будто я там находилась, внутри. А «живьем» я впервые посмотрела «Хочу ребенка», который сделал со своими дипломниками Григорий Анисимович Аредаков.


Некоторые любят спрашивать: о чем этот фильм или спектакль? Я никогда не могу ответить на этот вопрос. Я как-то по-другому смотрю: либо впускаю в себя то, что происходит, либо нет.


Наш мастер, Александр Григорьевич Галко, научил меня всему. Буквально – всему. Я только теперь это понимаю. В одном из интервью Иван Вырыпаев сказал классную вещь, что мастер – это всё – как будто тебя не было, и тебя слепили. Это точно. Меня как будто не было, а потом я стала. Всё, что я умею, всё это – благодаря Галко.


Театр – магическая вещь. Мне в нем всё нравится. Здесь безумно интересно. Говорят, что театр – для зрителей. А мне кажется, что театр – прежде всего для артиста. Театр дает мне осознание жизни. Это он мне показывает: смотри, можно жить вот так, а можно по-другому. Театр делает из артиста человека.


Я думаю о смерти. По-моему, все думают. Я ее не боюсь. Мне кажется, что не так-то много жизни мне и осталось. В такие минуты понимаю, в чем ошибалась, что делала неправильно. И хочу это исправить, начать жить по-другому. Иногда думаю: всё, с сегодняшнего дня буду жить иначе. Но пока ничего не получается.


В театре мне очень не хватает театра. Мне не хватает работы. Я бы хотела, чтобы в театре мы были, как на курсе, – семьей, вместе с утра и до вечера.


Я не люблю сидеть без дела, вечно что-то придумываю. Вот придумала нам с Алешей гангстерскую свадьбу. Она прошла. Мне нужно куда-то свою энергию девать. Что же теперь делать?


Меня раздражает, когда люди со стороны задают смешные вопросы: а как же вы учите столько текста? Думаю: прямо убила бы. Как будто в этом дело...


Я не смотрю Дом-2. Когда попадаем на них, говорю мужу: выключи ты этих дураков.

Вижу, как они пытаются играть. Только очень плохо. Тут, как в экономике: спрос рождает предложение. Жаль, что на такое есть спрос. Сегодня утром щелкала по каналам – смотреть по телевизору вообще нечего. Остановилась на мультике про Барбоскина.


Когда я ухожу в быт, то, мне кажется, что тупею быстрее обычных людей. Все-таки у артистов другое, особенное восприятие мира. Им нельзя просто жить. Мало кто это понимает.


Часто слышу от людей: люблю какой-то фильм или книгу. Про себя так сказать не могу. Если что-то понравится, могу слушать, читать, смотреть сто раз подряд. Потом – как отрежет. Нет ничего одного любимого – ни книжки, ни героя. Мне кажется, это детство какое-то. А может, само слово «люблю» обесценилось в последнее время. Мы слишком легко его произносим. Нужно какое-то другое придумать.


Недавно посмотрела советский фильм «Три тополя на Плющихе». Потрясающий. И подумала: неужели раньше такие фильмы снимали?


Меня очень напрягает то, что сейчас все упирается в деньги. Как будто весь мир им подчинился. Жизнь стала похожа на игру на выживание. Это не приносит радости. В детстве мне так хотелось быстрее вырасти. А теперь так хочется вернутся в те времена, когда была маленькой.


Я могу обидеться. Но копить обиды не могу. В жизни нас все время что-то выбешивает. Но если бы было по-другому, про что тогда книжки писать, про что песни петь, про что спектакли играть?


Мне всё близко в пьесе Вырыпаева «Танец Дели». Там всё в меня попало. И героиня. И ее позиция жизненная. Отношение к людям. К миру. Режиссер был талантливый. Артистам всем я очень доверяла. Как будто тебе дали это для чего-то, а ты знаешь, для чего... Я даже жить после этого по-другому стала. Это как духовная практика. Я не знаю, как об этом говорить. Есть вещи, которые невозможно объяснить. Их надо держать в себе. И отдавать на спектакле. «Танец Дели» помогает артисту держаться именно там, где он должен быть. Зависать. Между небом и землей.


Записала Ольга Харитонова


Фото Алексея Гуськова 



Возврат к списку