 |
Правила жизни Александр Каспаров
“ Театр – это стихия. Есть огонь, который может всё, что угодно сотворить. Есть вода – океан, который может доставить удовольствие, а может уничтожить тебя. Есть ветер. И есть театр – стихия, которая может доставлять удовольствие, а может растоптать, не прикоснувшись к тебе при этом даже пальцем. ” |
С того времени, когда я поступал в театральный, во мне кардинально изменилось одно – отношение к людям. Раньше я меньше смотрел на людей. У меня была очевидная «звездная болезнь». В школе мне казалось, что я со всеми дружу, готов улыбаться каждому, и плохому и убогому. На первом курсе вообще ходил «пальцы веером», считал себя самым лучшим артистом. Хотел заниматься шоу-бизнесом, был уверен, что могу решить любой вопрос. Словом, понтов, пыли и фантиков было много. Не сразу заметил, что в других людях много чего есть. Но порою это не на поверхности, не сразу увидишь. Раньше не вглядывался в людей. Был я и другие, с которыми нужно контакты наладить. Я и зрители. Теперь понимаю, что просто зрителей не бывает. И играю теперь не для зрителей, а для людей, каждый из которых из себя что-то представляет. И я должен сделать так, чтобы они мне поверили.
Едешь на машине, тебя подрезает кто-то, и первая реакция рефлекторная: ну, баран! А вторая мысль: ведь и я так иногда езжу. Может, у человека случилось что-то, он торопится. Начинаешь различать отморозков и тех, у кого беда или проблема, мало ли что... Я стараюсь видеть в людях хорошее. Так легче жить, кстати...
Я нервный, могу психануть, наговорить лишнего. Но прощения всегда первый прошу.
Ни один аккордеонист не поставит аккордеон боком, никакой гитарист не протрет гитару влажной тряпкой. Прежде чем играть на балалайке, а я играл в оркестре на «приме», нужно, как учил мой педагог, обязательно вымыть руки. Каждый музыкант бережет свой инструмент. И хорошо, когда к нам приезжают режиссеры, которые стараются артистов беречь, считая их своим инструментом.
Я никогда не курил, и дыхание поэтому позволяло много чего делать, даже в студенческих упражнениях по речи, Вот у аккордеона меха большие, регистры разные, звучание разное, есть лево и право, что характерно вообще для мужчины, поэтому я, наверное, – аккордеон.
Музыкальные люди лучше запоминают – они чувствуют общее звучание текста. В современных букварях детей учат пропевать звуки, и это правильно. Когда учишь роль вслух, то запоминаешь не только слова , но и звучание текста, интонацию текста. По дороге на работу, в машине, я всегда под музыку стараюсь петь, разминаю резонаторы. Это так здорово. Мне жалко людей, которые едут на работу на общественном транспорте – они же не могут там петь. Музыка воздействует: однажды, прослушав песню, я помирился с очень дорогим мне человеком.
Я не успел даже помечтать о роли Гамлета. Сыграл его в 24 года. Когда всё правильно складывалось, спектакль шел хорошо, то я больше всего любил момент после похорон Офелии. Там наступало ощущение прозрения, как будто ты повзрослел, помудрел за время действия.
У меня в жизни есть одно правило, которое я шутя называл вредной привычкой: папа в детстве научил меня со всеми здороваться. Меня очень раздражает, когда люди не здороваются. На курсе даже шутка ходила: не поздоровался с Каспаровым – день прошел зря. Когда человек проходит мимо, изображая делового или замученного, – это неправильно, мне сразу становится обидно. Думаю, любому – тоже. Как в анекдоте: больной: доктор, меня все игнорируют, доктор: следующий! Так что, это мое правило. Остальное – дело каждого. Главное в жизни – не гадить другому намеренно.
Что бы мне кто не говорил, как бы не пытался на меня повлиять, я составляю собственное мнение о человеке. Если он не сделал мне ничего плохого, то против него я не буду выступать. Пусть даже близкие убеждают в обратном. Я буду уважать их мнение, но должен сам убедиться, что кто-то плох, чтобы изменить свое к нему отношение.
У меня практически нет ролей, которые бы я не любил. Просто это разная любовь. Я люблю подурачиться в «легких», игровых спектаклях. «Гамлет» или «Танец Дели» требуют совсем других усилий, там работать трудно, зато потом такой выдох: а-а-а-ах, классно! Это разное, но все равно удовольствие.
Артист – это человек, которому необходимо повышенное внимание. И дело не в цветах и аплодисментах, а в том, что тебя слушают. Артист хочет донести до людей какую-то радость, поделиться чем-то, подарить свою любовь зрителям и почувствовать ответную любовь. Твое ремесло – влюблять в себя людей. В этом смысле артистом хочет быть, наверное, каждый человек.
Мимо меня чуть было не прошла роль Яробачека в сказке «Гонза и волшебные яблоки». Я играл Гонзу, роль главная, но я ходил за Сергеем Захариным, который играл Яробачека, и нудел: ты играешь мою роль, я хочу играть твою роль. И когда Сережа ушел из театра, мне, наконец, дали Яробачека. Саша Фильянов скромно спрашивал: Саша, ты не обидишься, если я в следующий раз опять сыграю Гонзу – я не выучил Яробачека (мы с ним должны были в очередь играть)? Я отвечал: Саня, играй Гонзу всегда, а я всегда буду Яробачеком. И у Григория Анисимовича спросил: можно я всегда буду Яробачеком? Он разрешил. С остальными, «взрослыми» ролями, так никогда не было. А я сыграл на нашей сцене уже 52 спектакля, у меня и список есть. И везде, мне кажется, я на своем месте.
Современное искусство – это когда люди не хотят заморачиваться, а иногда предпочитают делать шоу из всякой ерунды. Серьезными, классическими постановками люди зачастую сейчас просто не хотят заниматься. Это чаще уже не театр, а другой вид искусства. Новые технологии позволяют визуально привлечь внимание зрителя, но это уже не драматический театр, а нечто иное. Я готов ходить в цирк, но не нужно называть его драматическим театром.
Я законспектировал все книги Станиславского перед тем как поступать на театральный факультет,. Для меня театр – не красивые костюмы и декорации, а человеческая речь на сцене, артисты, которые видят и слышат друг друга, а не визуальный шок или эпатаж, который демонстрирует современное искусство. Видеть, слышать и говорить по смыслу – этому учит наша саратовская школа, и это мне ближе всего.
Моя голубая мечта – работать в нашем театре и при этом иметь возможность сниматься в кино, чтобы деньги зарабатывать.
У меня с Саратовом деловые отношения. Я здесь могу решить много жизненных вопросов. И другим помочь тоже. Я боюсь других городов.
Мне нравится 120 килограмм мышечной массы, проступающие вены на руках... Как-то гулял с дочкой, вокруг все папы такие солидные, а во мне 62 килограмма. Не папа, а дрищ какой-то. Поэтому пошел в качалку. И теперь среди остальных чувствую себя совершенно полноценным папой.
Жену Олю выбрал я, но и она меня тоже выбрала. Сначала мы были очень хорошими друзьями, потом стали встречаться и поженились. Нужно вовремя понять самое важное: мы выбираем для семейной жизни, прежде всего человека. Человека, с которым ты готов и хочешь прожить всю жизнь, а не только получать удовольствия и оттопыриваться. И этого своего человека ты уже никому не отдашь. Мы с Олей друг друга нашли.
Меня все называют весельчаком. Говорят, что я добрый. Но я на самом деле очень вспыльчивый. Но отходчивый. Таблетки успокоительные пора, наверное, пить.
Я параноик. Как-то окуня чистил, вынимал потом занозу и чуть пол пальца себе кусачками не отрезал – боялся осложнений, пачку спиртовых салфеток израсходовал.
Я люблю белый цвет и вообще всё белое. Мне симпатичны разные цвета – зеленый кислотный или ярко красный, но белый – мой, с детства. Машины белые люблю.
Театр – это стихия. Есть огонь, который может всё, что угодно сотворить. Есть вода – океан, который может доставить удовольствие, а может уничтожить тебя. Есть ветер. И есть театр – стихия, которая может доставлять удовольствие, а может растоптать, не прикоснувшись к тебе при этом даже пальцем.
Записала Ольга Харитонова
Фото Алексея Гуськова
