Правила жизни Игорь Игнатов актер, 37 лет, Саратов “ Идеальный театр для меня предполагает прежде всего гибкость. В нем присутствует возможность выбора. В идеале у актера тоже должна быть возможность выбора материала, в котором он работает. Театр – это лаборатория, где можно изучать человеческую психологию. В театре ты исследуешь самого себя. ”

В детстве родители часто читали мне на ночь, и я наизусть знал сказку про Буратино. Когда они, засыпая, неправильно расставляли слова, я их поправлял. И Винни-Пуха любил, книжку про которого потом сам читал и перечитывал, разглядывая карту волшебного леса, там мне нравился юмор. Недавно совсем узнал, что когда в начале века началась электрификация, медведи часто путали гудение высоковольтных линий с жужжанием пчел, залезали на деревянные столбы, и их било током. Повзрослев, любил читать про безответственных героев – «Двенадцати стульев» или «Трех мушкетеров» – не занятых особенно делами, гуляющих сами по себе, с которыми приключались всякие внезапные события. Зачитывался «Республикой ШКИД», где ребята пили крепкий чай с кусками черного черствого хлеба.

Мне легко давались точные науки, а с русским было тяжело – не нравилось учить правила и с преподавателем отношения не сложились. В школе я любил историю, любил геометрические задачи, которые можно было решать разными способами, и возникал элемент творчества. Уверен, что если бы меня понесло в научные дебри, я бы там и остался. В политехе мне тоже нравилось учиться, я еще и в музыкальной школе доучивался одновременно, играл там в оркестре на бас гитаре, меня не только технические вещи увлекали, но и гуманитарные – мы изучали психологию, философию, культурологию. Поэтому мне потом на театральном факультете по гуманитарным дисциплинам было учиться легко.

Когда я живу с собой самим в ладу, я ничего не делаю. Писать начинаю, когда начинает что-то грызть.

Время от времени я занимаюсь самодеятельной психологией, читаю книжки соответствующие, пытаюсь вникать в проблемы всякие. Это помогает и с собой разбираться, и темы найти, которые потом можно использовать в работе. До сих пор открываю себе себя. Психологи считают, что нужно уметь определять свою жизненную миссию.

Иногда психологи закрываются формулировками, прячутся за терминологией, за своим птичьим языком, как будто хотят сказать нам: «Я защищен. У меня есть мой понятийный аппарат. А это вообще сказал Зигмунд Фрейд...» Порою даже простые «выжимки» с форума, обсуждающего какую-то книгу, могут быть более полезными для понимания проблемы, попытки справиться с ней.

Опыт неудач помогает мобилизоваться, собраться силами. Мне очень мощно помогает в этом моя вторая половина. Ее поддержка для меня много значит. У человека должно быть место, где он может расслабиться, быть собой. Она принимает меня и мой род занятий, который многим девушкам кажется весьма специфическим.

Рождение сына – это прежде всего следующая ступень взросления. На ребенка влияют, скорее, не слова и предостережения, а образ жизни родителей. Когда я писал «Свирели из карамели», то внутренне адресовался, конечно, сыну. А раньше свои бредовые сюжеты я рассказывал младшей сестре. Сочинять мне нравилось с детства.

Легко пишется, когда все уже сложилось в голове, и ты только фиксируешь это, переносишь на бумагу. В руководствах всяких пишут, что надо знать, чем кончится история, когда садишься писать, иначе ты – графоман. Я, наверное, – графоман, потому что не всегда это знаю.

Ощущения времени в столице и в маленьком поселке или деревне – совершенно различны. То же и внутри одного города происходит. Ты выходишь на остановке «1-ая Дачная»: музыка гремит, людей очень много вокруг, все торопятся, толкаются, базар, куча магазинов, бешеное движение автомобилей, трамвай. Поднимаешься выше – кривые улицы буквой «зю», прямо из девятнадцатого века, дальше – дорога к монастырю, там все совсем по-другому, дальше – вообще лес, еще дальше – горнолыжная Швейцария. А пятнадцать минут назад, внизу, ты был в двадцать первом веке. Такое путешествие во времени за четверть часа. Хочется вот об этом написать.

Мои герои – не реальные люди. У них, конечно, есть прототипы, как в «Городе ангелов», или черты, которые я в самом себе ощущаю. Я их использую, но дальше идет чистое сочинительство.

Меня поражают люди, способные написать сценарий по заказу, за неделю. Наверное, такое возможно. Я тоже сочинял синопсисы. Но как писать, если ты по-настоящему не задет героем, если он тебя не зацепил, – не знаю.

Идеальный театр для меня предполагает прежде всего гибкость. В нем присутствует возможность выбора. В идеале у актера тоже должна быть возможность выбора материала, в котором он работает.

Мне очень близок жанр, который существовал в нашей лабораторной работе «Неодушевленная Галина номер два» по пьесе Олега Колосова. В нем есть и глубина, тема одиночества и семейной драмы, возможность выйти на социальные обобщения. И в то же время эта глубина не воздействует как гильотина, груз, который придавливает актера и зрителя. Я люблю, когда в пьесе амплитуда чувственных колебаний максимальна. Когда нет однобокости в подаче проблемы. Когда, говоря прежним языком, высокий и низкий жанр сочетаются, соседствуют органично. Это, на мой взгляд, интересно и актеру, и зрителю. Это ближе к природе человека. И к здоровой психике, в том числе.

Желание написать пьесу, именно пьесу, возникло у меня, когда мы работали над дипломным спектаклем по пьесе Ксении Степанычевой «Маленькие комедии». До этого я смотрел на драматургов исключительно снизу вверх. А тут – девушка из Саратова выиграла в конкурсе «Действующие лица», и мы ставим ее пьесу! А у нас еще с Ксенией день рождения в один день! Я ей недавно рассказал эту историю. Совершил свой каминг-аут.

Моя главная проблема в том, что я довольствовался мечтами, не ставил себе четких и ясных задач в жизни. Нужно не просто мечтать, а делать что-то для осуществления своей мечты.

Разговоры о том, что актер – женская профессия, кажутся мне банальностью. Не имеющей под собой серьезных оснований. В желании нравиться нет ничего специфически женского. Например, желание мужчины понравиться женщине, по-моему, совершенно естественно.

Гоголем я зачитывался еще в школе и продолжаю зачитываться. Эта его «струна, звенящая в тумане», звенит и во мне.

Проживая на сцене чужой человеческий опыт, ты увеличиваешь объем собственной личности. Сыгранные и даже несыгранные роли очень на тебя влияют. Я не сыграл Поприщина в «Записках сумасшедшего» Гоголя. Но я его репетировал. И знаю, как значительно он на меня повлиял. В чем именно, сказать конкретно очень трудно. Но я почувствовал такое обостренное ощущение личностной обнаженности, максимальной открытости, что запомнил это навсегда. Все, что я писал до этого, показалось таким кисло-пресным. Поприщин помог мне понять очень важные вещи – например, необходимость другой степени откровенности в писательском деле.

Театр – это лаборатория, где можно изучать человеческую психологию. Еще до поступления я прочитал книжку Станиславского «Работа актера над собой», и она произвела на меня очень сильное впечатление, очень повлияла на мое желание стать артистом. В театре ты исследуешь самого себя.

Записала Ольга Харитонова

Фото Алексея Гуськова