Сергей Казорин
Вот уже несколько лет журнал Esquire публикует интервью с очень известными и никому не известными людьми под общим названием «Правила жизни». Обязательно посмотрите, если они вам до сих пор не попадались. Это не привычные парадные и не глянцевые портреты, а попытка как можно проще и яснее сформулировать важные вещи, характеризующие отдельного человека. Мы тоже решили попробовать. Рискнуть. Надеемся, что вам, нашим зрителям, это будет интересно. Обещаем продолжить такое необычное знакомство с артистами нашей труппы и работниками театра.  






kazorin.jpg

Правила жизни

Сергей Казорин


машинист сцены, 42 года, Саратов

Идеальный театр – тот, в котором происходит постоянное движение, творческий хаос, из которого рождается порядок


Если я чего-то не знаю или не понимаю, я не стесняюсь – готов подойти к любому профессионалу и спросить, пусть даже вопрос будет детский, смешной или дилетантский. А о личном могу говорить только с теми, кому доверяю, кого хорошо знаю. Бывают моменты, когда молчать тяжело. Хотя своими проблемами стараюсь других не грузить – у каждого свое.


Считаю себя закрытым человеком. Есть люди, которые легко идут на разговор. Мне это трудно. В школе меня часто называли молчуном. К доске выходить – жуткое дело было. Самое страшное – ждать, что вызовут, а потом встать. Я боялся не потому что не выучил урока – выйти и оказаться перед всем классом было для меня очень проблематично. А в театр когда пришел, даже не заметил, что эта проблема исчезла. Сам себе удивился, как так получилось, что театр стал территорией свободы, можно сказать.


Отец умер, когда мне было пять лет. Я его практически не помню. Мама нас с сестрой воспитывала одна. Мы жили в Ртищево. В Саратов я приехал, когда окончил железнодорожный техникум и получил вызов в военное училище. Я рос рядом с воинской частью, мое детство прошло рядом с военным городком. На меня производили впечатление даже не офицеры, а сами курсанты, приезжавшие на лето на лётную практику. Я ни разу не видел их неряшливо одетыми, с сигаретой или выпившими. Семьи военных мне казались очень красивыми. Друзья многие поступали в училище, мне тоже очень хотелось. Близкие узнали, что я поеду учиться в Саратов, в военное училище, уже после того, как я поступил.


Я очень люблю порядок. Есть такие моменты, когда это даже мешает мне. Как будто сам себя в угол загоняю. Стараюсь, конечно, идти на компромиссы. Но понимаю, что со мной людям бывает трудно.


Мне абсолютно легко выполнять приказы. Подчинение – одно из главных понятий в военной учебе. Нам говорили: если научитесь подчиняться – все будет нормально. Приказы не обсуждают, их нужно выполнять. К счастью, мне не приходилось выполнять приказы, которые привели бы к глупым или трагическим последствиям. В любом коллективе, когда люди занимаются делом, все будет хорошо. Я не вижу особой разницы между распорядком дня в армии и графиком работы в театре.


Можно, конечно, удивиться, как меня угораздило с моей любовью к порядку оказаться в театре? Но дело в том, что я вижу в этом творческом беспорядке свою упорядоченность, свой порядок.


Мне никогда и в голову не приходило, что я приду служить в театр. Пока в училище учился девчонки знакомые приучали нас к театру – мы и в оперу ходили, и в тюз. И в драму. Нравилось очень. Для меня театр всегда был храмом. Буквально – храмом. В школе я, конечно, играл Дедушку в сказке «Морозко», а в училище пять лет пел в хоре вторым голосом, и друзья говорили, что мне нужно по творческой стезе идти, но все равно... Пока решался вопрос о назначении после училища, хотел подработать, шел мимо театра, зашел, взяли машинистом сцены – так здесь и остался. В то время сократили сначала наше ракетное училище, потом химическое училище, на этом моя карьера военного и закончилась.


Первое, что я почувствовал в театре – особенный запах. Гипнотическое что-то. Наверное, он подействовал. Жалею, что со временем он как будто притупился, но он совершенно реален. Не знаю, как его описать: дерево – не дерево, материалы какие-то, смесь обворожительная. Как запах ладана в храме – его же ни с чем не перепутаешь.


Я даже не помню, кто именно назвал меня Капитаном. Но мне это не нравится. Я этого не люблю. Не люблю, когда человеку дают кличку. У меня есть имя и фамилия.


С первых дней учебы в училище нас приучали к мысли о войне. Мы – профессиональные убийцы. Мы прекрасно понимали, что от наших действий могут погибнуть люди. Теоретически я представлял себе, что буду убивать. Каждый день нашей жизни похож на войну. Мы все время с кем-то боремся. С собой – тоже. Запах войны сейчас чувствуется в воздухе. Очень взрывоопасная смесь. Но как профессиональный военный я знаю, что до самого страшного не дойдет. Люди, которые прошли через много испытаний, видели войну своими глазами, не любят об этом рассказывать. Я думаю, что до сумасшествия войны человек все-таки не дойдет. Пока мы чувствуем только, что идет информационная война, и мы в ней живем. Но к настоящей войне я не готовлюсь.


Я чувствую, как в нашей жизни человек человеку становится волком. Все строят друг от друга заграждения. Все больше заборов вокруг. И в душах тоже свои заборы возникают.


Я был влюблен в актрису. Ответного чувства не было. Я пытался проявлять свое отношение, но в пределах разумного. В этом деле тоже должен быть порядок. И порядочность. По натуре я такой человек, что если не чувствую отдачи при общении с женщиной, то навязывать себя не буду. Мне даже и слов никаких не надо говорить. Я и так все понимаю. До скандалов не довожу. Предпочитаю оставаться в хороших отношениях.


Есть спектакли, в которых я выхожу на сцену вместе с артистами, исполняю небольшие роли. В «Городе ангелов» на сцене я действительно чувствую себя ангелом. Иначе – ничего не получится. Все люди от рождения – ангелы. Так сказано в этой пьесе. Это правильные слова. Для меня это так. Но даже если я во время спектакля не на сцене, а за кулисами выполняю свою работу, это – тоже переживание. Я чувствую себя вместе с теми людьми, которые находятся на сцене. Во время спектакля я с ними – одно целое. И не важно, видят ли меня зрители или нет. Я – вместе со всеми.


Очень важно чувствовать, что в театральной декорации есть смысл. Так бывает: объемы большие, а смысла мало. А бывает, что оправдана каждая мелочь. Для меня образцом в этом смысле в нашем театре было и остается «Преступление и наказание».


Ставить декорации – дело непростое. Приходится употреблять разные слова. Но я этого не люблю и стараюсь не материться. В процессе работы случается, но в других ситуациях, в общении с людьми – никогда. Нехорошо это. Это неуважение к людям рядом. Постоянный мат на улицах очень режет ухо. Особенно, когда слышишь его от женщин или девушек. У нас в семье никто никогда матом не ругался.


Я часто слышу: живи как живется. У меня так не получается. Любой шаг я стараюсь продумывать. Что сделано, то сделано, назад хода нет, но перед тем, как этот шаг сделать, нужно сто раз подумать. Я боюсь не за себя. Я боюсь навредить близким, боюсь сделать им больно. Хуже нет, если по моей вине человек страдает.


Самый близкий мне герой – князь Мышкин. Я его больше всех чувствую. Потому что он менял мир вокруг не для себя, а для других. Каждый хочет изменить мир. Но не каждый хочет меняться сам. Это уже Толстой сказал. Я часто эти слова вспоминаю. Изменить мир невозможно. Приходится принимать его таким, какой он есть.


Идеальный театр – тот, в котором происходит постоянное движение, творческий хаос, из которого рождается порядок.



Записала Ольга Харитонова


Фото Алексея Гуськова 



Возврат к списку