Философия и фотография: об «Идиоте» в сценической версии Ивана Комарова

Десять часов вечера. Дождь из пульверизатора брызжет мелко и противно на выходящих из театра людей. Мимо меня идёт женщина с поясной сумкой и яростно говорит по телефону, что «это было ужасно, мне совершенно не понравилось, не надо было ходить». Я сижу на лавочке, и пока мимо проносится её голос, по моим щекам стекают слёзы и дождь вместе. Такой эффект после себя оставила сценическая версия романа Ф.М. Достоевского «Идиот», поставленная Иваном Комаровым на сцене Саратовского театра драмы имени И. А. Слонова. Не случайно подчеркиваю, что это именно «сценическая версия» – на сцене воссоздан не только сюжет романа с его трансцендентальностью и монологами об экзистенциальном, но и само ощущение чтения великого писателя – смесь страха, угара, отвращения и освобождения.

Мне казалось, что специфический хронотоп, обозначенный в афише (действие романа перенесено в Россию 90-х), затмит собой, собственно, текст Достоевского. В первой же сцене такой набивший оскомину всем, кто старше двадцати, конфликт рокеров с рэперами повышает градус юмора и понижает градус тревоги. Но, продолжая слушать и смотреть спектакль, открываешь дорогу к подлинной красоте: каждое слово, каждая следующая ситуация, оставаясь близкими в вопросе обстоятельств, глубже и глубже проникают в сознание, запоминаются не меньше, чем авторские символы и места действия из романа Достоевского.

В постановке много от Балабанова. Как только видишь над дверью комнаты репродукцию «Мёртвого Христа в гробу» Гольбейна, а затем «Офелию» Милле, то сразу испытываешь чувство тоски, знакомое по «Брату» и «Грузу 200» с их шедеврами Васнецова в крошечных позднесоветских квартирах. Костюм бандита Рогожина (Дмитрий Кривоносов) стал данью памяти Даниле Багрову с его знаменитым серым свитером. Приметы времени Достоевского – времени сумасшествия и надрыва – в безумном танце сходятся с приметами конца света U2K: Coolio, Britney Spears, ВиаГрой и Корнелюком.

Даже Мышкин (Александр Островной) становится связующим звеном между «Идиотом» и «Твин Пикс» (да-да, есть в спектакле и такое упоминание). Фраза из сериала «Совы не то, чем кажутся» связывается, в первую очередь, с образом Настасьи Филипповны (Зоя Юдина): глядя на полароидную карточку, главный герой видит в женщине на фото печать страдания, а девочка из сна Насти на лице носит маску утёнка. Скрытые пласты человеческой природы сталкиваются друг с другом, лава страдания вырывается из сердца героини, приводя демоническую женщину к своеобразному самоубийству рукой Рогожина. В финале звучит тема Лоры Палмер – символ утраты невинности и трагедии желаний.

Чрезвычайно эффектно представлено взаимодействие персонажей. Каждый поступок становится метафорой внутреннего конфликта: бегство Настасьи Филипповны от Мышкина к Рогожину отражает убеждение женщины в том, что она «не достойна» спасения. А в Парфёне Семёновиче, купившем возлюбленной бриллиантовые серьги и держащим нож под подушкой, соединяются два противоположных отношения к избраннице – обожание и готовность убить. Удаление традиционных портретов и их замена полароидными фото возвращает нас к вопросу о роли главного героя в спектакле. На вопрос: «Это философия?» Мышкин отвечает: «Это фотография». Он постоянно фотографирует окружающих, выходит за рамки роли простого наблюдателя, но становится лишь архиватором человеческих страданий, не в силах избавить людей вокруг от боли. Запечатлевая реальность в конкретный момент времени, Мышкин как бы сосредоточивает внимание зрителя на том, что можно увидеть здесь и сейчас. Фотокарточка Настасьи Филипповны вызывает реакцию у каждого, кто видит её, однако звучащая на сцене полифония мыслей и идей не поддаётся моментальной фиксации. Единственное фото, на котором запечатлён главный герой, сделано на его свадьбе, которая в тот же день обернётся трагическим разрывом.

Как замечает в спектакле Нина Александровна (Людмила Гришина), «искусство должно развиваться, ошибаться и двигаться вперед». В этом метакомментарии слышна добродушная ирония над зрительской придирчивостью. В постановке Комарова искусство действительно открывает новые горизонты понимания классики, не теряя при этом её глубины. Даже финал спектакля не ведет к заявленному в его начале «концу света», обещанному в ночь на 1 января 2000 года. Четвёртая стена не рушится, а мягко опускается, Нина Александровна нежно целует зрителя в лоб и успокаивающе играет нам вместе с Мышкиным на воздушном фортепиано. Они оба могут лишь услышать мелодию и подарить зрителю эту своеобразную музыкальную открытку, памятную фотографию, которая может стать отправной точкой для постижения философии, а может и не стать. Современное искусство в этот момент оборачивается не терминальным взаимообменом, а безграничным пространством для исследования человеческой сущности – и не стоит стесняться того, что способность познать эту сущность ты, возможно, не обретешь, посмотрев один-единственный спектакль.

Победительница конкурса театральных рецензий "Новый взгляд"

Полина Орлянская