Пресса

Пресса


Почему велик Островский?

Известный режиссер знает ответ на этот вопрос, предпочитает старинные вещи, сделанные вручную и воспитывает у студентов тормозные реакции

В академическом театре драмы имени И.А. Слонова завершаются репетиции спектакля «Бешеные деньги» по комедии Александра Островского. Постановку его осуществляет народный артист России, лауреат премии имени Станиславского, профессор Ярославского театрального института Александр Кузин. Это будет первое знакомство саратовцев с этим замечательным режиссером.

- Александр Сергеевич, лет двадцать назад вышел «Словарь к пьесам А.Н. Островского». С одной стороны, действительно: некоторые слова и понятия уже нуждаются в разъяснении. Кто помнит, чем отличается вексель от закладной? А, с другой, этот драматург, как никто, не знает «трудностей перевода» и третий век остается одним из самых родных и актуальных русских авторов. Почему, на ваш взгляд?

- Был в советское время такой период, когда Островского не ставили. Считали – ну что, Островский? – анахронизм. Пыль библиотечная. Кривились при упоминании этого имени. Да я сам кривился. Когда был молодой и глупый, думал: «Ставить Островского? Нет! Ставить надо Сартра или Камю». Мне было уже к сорока, когда предложили сделать «На всякого мудреца довольно простоты» в Ярославле, в театре Волкова. Я начал разбираться в пьесе и понял, как огромен мир этого автора. Как раз в стране началась перестроечная история, когда люди, сидевшие в кабинетах, стали называться по-другому, но в этих же кабинетах продолжали сидеть – ничего не изменилось. Дали свободу России, а талантливым людям, как не было жизни «до», так и «после» не стало. Островский со своим «Мудрецом» необычайно социально точно попал в это «новое» время. Я словно впервые открывал для себя этого великого драматурга и понимал, почему он великий. Да еще – очарование языка, очарование старинной вещи, вручную сделанной. Сделанной при этом искусно и неторопливо. Мы же все куда-то торопимся, нам всем некогда, мы привыкли к фаст-фуду, а Островский – это так вкусно! С ним хочется разбираться как гурману. Ситуации у него острые, яркие, театральные, и невероятная при этом правда во всем. Настоящая театральная правда, по которой мы все так соскучились. Деньги и любовь – наверное, главные его темы. Как одно губит другое.

- Можно сегодня эту тему – деньги и любовь – не превратить в пошлость?

- Вообще-то в пошлость можно превратить все что угодно. Все зависит от того, какая любовь? Подлинная любовь мучительна. Это совсем не счастье. Влюбленность окрыляет. А любовь – глубокое и мучительное чувство.

- А Васильков, герой «Бешеных денег», роль которого репетирует Александр Кузьмин, полюбил Лидию Чебоксарову?

- Да. С этого-то все и начинается. Ему некогда было приобретать любовный опыт: сначала учился, потом делами занимался, надо было все успеть, рваться, рваться в эту жизнь – время васильковых пришло – тут не до любви. И вдруг увидел – и всё! – утонул в красоте, которую наделил большим человеческим содержанием. А его не было в наличии. Женщине деньги оказались нужны. Не случайно он так выпотрошен внутренне, так опустошен в финале. Не случайно он становится холодным, прагматичным, жестким, циничным, знающим себе цену – таким, каким требует быть и сегодняшнее время. По-другому в этом времени выжить нельзя. Какая уж тут любовь? Никакой любви! Только экономическая целесообразность торжествует.

- Печальная история. Почему же вы тогда определяете жанр спектакля как комедию? Уловка такая – чтобы зрителей привлечь?

- Да потому что в этой истории очень много смешного. У Островского всё рядом – смешное и драматическое – как в жизни. Жизнь – переплетение самых невероятных жанров – от трагического до комического. И Островский это необыкновенно чувствует и понимает. Он знает какую-то правду про человека, которая очень современна.

- Есть, по-вашему, необходимость эту современность подчеркивать театральными приемами?

- На мой взгляд, это дешевый ход. Мысли писателя настолько современны, что если им придавать еще подчеркнуто нынешнее обличье, то получится масло масляное. Зачем? Мода такая есть, но от нее мне кажется все уже устали. Агрессивные игры в современность, бесцеремонное внедрение в авторскую структуру не кажется мне интересным. Мой учитель Георгий Александрович Товстоногов всегда говорил: «Милые мои, вы поймите прежде всего, что там написано. Важное это умение – прочитать». Я видел массу спектаклей, в которых хорошие пьесы сопротивляются надуманному агрессивному стилю, постановочным наворотам. Я вообще устал от агрессивной режиссуры, честно скажу. Это дурной тон, по-моему. Еще Толстой заметил, что полная бочка не гремит – гремит пустая. Шума много. Но уже давно хочется содержания.

- Что является для вас импульсом при выборе пьесы? Ее актуальность или напротив – хочется говорить о том, что исчезает, уходит из жизни, не соответствует времени?

- Бывает и так и так. Поскольку собственного театра у меня нет и приходится работать в разных театрах, то прежде всего я смотрю на труппу – какие артисты, какие лица, индивидуальности, что необходимо конкретному театру. Получается так, что в последнее время я работаю только с классикой.

- Почему?

- Это, наверное, своеобразная моя творческая эмиграция – в классику. Современную драматургию иногда делаю, но редко. С классикой мне интереснее. В ней есть куда самому расти и двигаться. А копаться в грязи мне не хочется.

- Отчего вы – человек, созданный руководить своим театром, этого избегаете?

- Я просто устал бороться с ветряными мельницами. Театр строится долго. И это никому, кроме самого театра, не нужно. Я получил свой театр в кризис 90-х. Все нужно было делать самому, и я надорвался. В 40 лет случился инфаркт, и врач сказал: «Смотрите сами. Если будете так продолжать...» Наши руководители, к сожалению, в большинстве своем люди необразованные. Говоришь о театральных или культурных проблемах, а они часто вообще не понимают, о чем речь. У них иные приоритеты. Меня все время приглашают руководить театрами – в Петербург, Москву, за рубеж. Но я не хочу заниматься крышами и другими бытовыми и хозяйственными проблемами – они не решаемы, поскольку не только от театра зависят. И мне это скучно. Мне интересно спектакли ставить, интересно педагогикой заниматься, а не руководить.

- А что вы такое делаете или знаете, что самые разные артисты по всей России так вас любят, и так хотят у вас играть?

- Я очень благодарен своим учителям, которые научили меня заниматься реалистическим психологическим театром: Товстоногову, Туманишвили, Эфросу, Ефремову. Все они в принципе шли в одном направлении, и это был очень мощный театр. Благодаря им я понял, что должен владеть анализом драматического произведения, иначе можно только бродить в потемках. Интуиция – дело великое, и любая интуиция важнее знания, и своим внутренним догадкам я доверяю, но с артистами важно заниматься сугубо профессиональными вещами. Я ведь тоже был артистом и слушал режиссеров, которые несли всякую фигню. А мои учителя умели пьесы открывать. Это завораживающий процесс. И второй момент: я никогда не обижаю артистов и не унижаю их. Иногда режиссура подменяется...

- Демонстрацией власти.

- Да-да. Я этого никогда не делаю. Хотя понимаю, что власти у меня много, потому что артисты от меня зависят. Но зачем же их при этом уничтожать? Это нехорошо. Я испытал подобное когда-то на своей шкуре, и поэтому никогда себе этого не позволяю. Я хорошо отношусь к людям. Для меня очень важны именно люди. И со студентами так: помимо ремесла и профессиональных навыков ты прежде всего занимаешься воспитанием человеков. Мои студенты должны быть образованными и воспитанными людьми. Тормозные реакции нужно воспитывать. Это самое главное. Тормозить надо иногда. Свобода – это ведь не то, что можно. А то, что нельзя. Чего ты сам себе позволить не можешь.

- Принято считать Саратов – городом купеческим. Спектакль по Островскому здесь просто обречен на успех.

- Неужели? Не знаю. Для меня провинциальное купечество отличалось прежде всего консерватизмом в хорошем смысле слова. А консерватизм призван сохранять. Если бы мы умели сохранять традиции! На самом деле они разрушены. Суть купеческая потревожена. Торговый навык остался, а за душой – что? Все куда-то бегут. Не до людей, не до детей, не до любви, не до жизни, не до чего. И это не только здесь – везде. Сам себя на этом ловлю. И не люблю себя в такие моменты. Важна художественная целесообразность. И человеческая тоже. А то получится, как у классика: елок понасажали, а за ними – леса-то нет.

Ольга Харитонова

19 апреля 2012

Саратовская областная газета


Возврат к списку