Ансар Халилуллин: «Не люблю искусство за три копейки»

Московский режиссер Ансар Халилуллин уже в третий раз работает в Саратовском театре драмы. Спектакль, который будет представлен на суд зрителей 1 апреля, кардинально отличается от предыдущих постановок Халилуллина. Сатирическая легенда бельгийского драматурга Мориса Метерлинка «Чудо святого Антония» полна скрытых смыслов и философских умозаключений. Творческий процесс шел непросто – Халилуллину и саратовским актерам с трудом удалось прийти к консенсусу. Корреспондент «Взгляда» встретился с театральным режиссером, успевшим поработать в сериалах, чтобы узнать, когда большое искусство победит «мыльную оперу» и почему известные мастера боятся звонить Олегу Табакову.

О ЧУДЕСАХ И ТВОРЧЕСКОМ ЭКСТАЗЕ

– Ансар, после легкого и ироничного спектакля «Условные единицы» вы взялись за философскую притчу «Чудо святого Антония». Что заставило вас сменить ориентиры?

– У меня нет любимого жанра, но это не означает, что в плане материала я всеяден. Главное, чтобы в пьесе была интересная мне тема. В случае с «Условными единицами» театр просто вышел ко мне с предложением. Драма нашла пьесу под Элю и Игоря (Эльвиру Данилину и Игоря Баголея – Авт.). Я согласился поставить ее и не жалею.

– Морис Метерлинк написал «Чудо» в начале 20 века. В чем актуальность пьесы сегодня? О чем этот спектакль?

– Вкратце сюжет пьесы таков. Умирает богатая дама и оставляет родственникам большое наследство. В день похорон появляется персонаж, предлагающий им воскресить ее. В этих обстоятельствах герои начинают себя вести тем или иным образом и раскрываются по-разному. «Чудо» – это пьеса о цене человеческой жизни, а она в современной России невелика. У нас произошла какая-то подмена ценностей, и мы зациклились на материальной стороне. Поймите, я совсем не против обеспеченных людей. Просто мне кажется важным, чтобы при всем благополучии, которое имеешь, ты не забывал о более важных вещах – о жизни, смерти, счастье, любви. Пьеса, наверное, еще и о том, что люди разучились верить в чудо.

– А вы верите в чудо?

– Не буду вас расстраивать и скажу, что верю.

– Драматургия пьесы Метерлинка сложнее, чем в «Условных единицах» Виктории Никифоровой?

– Когда я ставил «Единицы», то столкнулся с не очень качественно выписанными драматургическими моментами. Недостатки пьесы приходилось самому мучительно преодолевать. «Чудо» сложнее в плане сюжетно-тематического жанра, но главное, что оно написано очень хорошо. Но тут была другая проблема – мы с актерами изначально по-разному относились к этой пьесе.

– Вас смутили философско-религиозные размышления автора?

– Можно и так сказать. Для меня эта история более светская, а главные персонажи в ней – это не сам святой Антоний, а герои, попавшие в сложную ситуацию. Метерлинк выдумал историю, он придал своему святому именно те качества, которые были необходимы для раскрытия главной темы. То есть, по сути, святой Антоний Метерлинка слабо соотносится с подлинным Антонием Падуанским. В пьесе было некое некое художественное преувеличение, фантазия автора. С другой стороны, у многих сложилось мнение, что постановка должна быть религиозной. Актеры взялись серьезно изучать биографию Антония Падуанского и решили сыграть историю католического святого. В этом и было наше расхождение.

– Как же вам удалось переубедить актеров?

– Честно говоря, я до сих пор не уверен, что переубедил их. У меня нет ощущения, что мы слились в творческом экстазе. Просто со временем мы стали терпимее относиться друг к другу. Всегда хочется работать легко и весело, но не всегда так получается. Сцена в любом случае все покажет.

«НЕ ХОЧУ БЫТЬ СРЕДНЕСТАТИСТИЧЕСКИМ»

– Кроме Саратова вы успели поработать в театрах Твери, Казани, Сургута, Москвы … Не устаете от гастрольного образа жизни?

– Раньше постоянная смена обстановки мне нравилась. Но юношеский задор уже прошел, я подустал и хочу работать в каком-то одном театре или одном городе. После Саратова серьезно подумаю над этим. Наконец, на творчестве жизнь не заканчивается, надо больше времени уделять семье. У меня такое ощущение, что своему старшему ребенку я многое недодал именно из-за большой занятости на работе.

– Вы говорите о сыне от первого брака с актрисой Диной Корзун?

– Да. Мы с Диной тогда много и успешно работали, чего-то добились в профессии, особенно она. А в результате сын жил сам по себе. Сейчас у меня новая семья, дочка родилась. Дина во второй раз вышла замуж, живет в Лондоне, растит двух дочек-погодок. А наш ребенок живет в Москве с бабушкой, мы с ним постоянно общаемся, но я до сих пор чувствую себя очень виноватым перед ним …

– У вас уже есть конкретные предложения от театров на должность штатного режиссера? Где бы вы хотели работать?

– Я очень люблю Московский театр Армии, и именно там хотел бы работать. У них я поставил «Позднюю любовь» по Островскому, и этот спектакль с успехом идет уже восемь лет. Но Москва театральная – такой закрытый мир, что прорваться туда не так просто. Может, мне для этого таланта не хватает или нужных связей. Беда в том, что как раз в Москве я мало ставил и в свое время упустил много возможностей. Например, однажды мой мастер устроил мне встречу с Бородиным, главным режиссером Московского академического театра молодежи. Он предложил мне начать с детского спектакля, но я не воспользовался этим вариантом. Совсем недавно я был близок к тому, чтобы работать в театре Пушкина у Романа Ефимовича Козака. Когда мы уже почти договорились, я уехал в другой город, а вскоре Козак скоропостижно скончался. Сейчас знакомые всячески подталкивают меня к встрече с Табаковым. Я уже обложился бумажками с его телефонами и телефонами его помощников. Но позвонить Олегу Павловичу не решаюсь.

– Так сильно волнуетесь?

– Просто никак не соберусь с силами, хотя с актерами его театра я знаком. Когда-то ставил там самостоятельно пьесу «Двое на качелях». Но до показа Табакову мы не дожили, все закончилось дурацким бытовым конфликтом. У меня репетировали муж и жена, и в процессе репетиций они так сильно разругались, что решили развестись. Сейчас подбираю интересный материал, хочу, чтобы он зацепил Табакова или кого-нибудь другого. Скорее всего, это будет какая-то классическая пьеса. Но классику сейчас очень модно переиначивать. Перевернул сюжет с ног на голову, раздел актеров на сцене, и на тебя сразу же обратили внимание!

– Эпатирование публики как один из способов прославиться вы отвергаете?

– Несколько лет назад в одном театре мне предложили поставить спектакль «Хомо эректус», повествующий о жизни свингеров. Я отказался, зато Андрей Житинкин справился с этой задачей отлично. В своем отношении к эпатажу я, может быть, и не прав. Константин Райкин учит своих студентов, что надо как-то выскакивать, уметь подавать себя, выходить за рамки привычного. У Марка Захарова самая обидная оценка для студентов и актеров – «среднестатистический». Я вот тоже работаю над тем, чтобы не попасть в эту категорию. Не хочу быть среднестатистическим.

«МЫЛЬНАЯ ОПЕРА» ПРОТИВ ВЫСОКОГО ИСКУССТВА

– Вы много работали как режиссер телесериалов. Нет желания вернуться в кино?

– В кино – есть, в сериалы – нет. Сериал – это жуткое перенапряжение и потеря здоровья. В театре позволяют себе посидеть, пофилософствовать, перенести репетицию. А в сериале текст получаешь иногда прямо перед съемками, снимаешь с колен, мгновенно принимаешь решения. Непрофессионалы там просто не выживают, они не успевают соображать. Сериал в 100–200 серий я сейчас не потяну, а вот небольшой сериальчик или фильм – вполне. Предложения по такой работе на лето уже есть.

– В свое время руководители Госкино сомневались, будут ли советские телезрители смотреть семь серий фильма «Тени исчезают в полдень» или «Семнадцать мгновений весны» из двенадцати серий. Сейчас люди легко подсаживаются на «мыльные оперы» длиной в несколько лет. Расскажите как знаток в чем их притягательная сила?

– Хороший вопрос (смеется). Я сам не понимаю этого сумасшествия. У сериала «Бывшая», который я снимал на Украине, был очень приличный рейтинг. Зрители создавали группы в социальных сетях, обсуждали отношения героев, их наряды, составляли рейтинг самый веселых и грустных моментов. Мы сняли 60 серий, заказчик попросил снять еще 100. Но главные герои, московские актеры, были подписаны на другие проекты. Нашим продюсерам пришлось выкручиваться, устраивать какие-то аварии, наводнения, чтобы вывести их из сюжета. Новую главную героиню зрители не приняли. В итоге мы даже эти сто серий недосняли.

– Работу в сериале вы рассматриваете как возможность подзаработать? Ситуация, при которой вы трудитесь в театре и периодически снимаете сериалы, возможна?

– Я туда пошел деньги зарабатывать и не скрываю этого. Да и другие идут в сериалы, прямо скажем, не из-за любви к высокому искусству. Я снимал Ирину Муравьеву, Георгия Тараторкина, Галину Петрову. И это моя большая удача. Мечтаю встретиться с ними на театральной сцене. Но пока зарплаты в сериалах на порядок превышают жалование актеров в театрах, артисты будут смотреть налево. Мне одна актриса так и сказала: «Если позовут в сериал, уйду из театра, не раздумывая». И ведь ушла.

– То есть фраза о том, что художник должен быть голодным, вам не близка?

– Он должен быть духовно голодным, а не физически. Если честно заниматься театром, этому надо всецело себя посвящать. На героические поступки я не хочу идти, но в материальном плане готов потерять. Я не люблю искусство за три копейки, не люблю театрального безденежья, бедности, а отсюда какой-то ущербности и озлобленности. Я никогда не забуду, как ставил спектакль в одном театре и застал однажды рано утром ведущего молодого актера моющим коридор. Оказалось, он подрабатывает уборщиком. Я был в шоке. Так не должно быть. Актерский труд должен достойно вознаграждаться!

Екатерина Ференец

31 марта 2011

Взгляд