Пресса

Пресса


Как же тебе повезло, моей невесте…

После «Сиротливого Запада» и «Записок сумасшедшего» «Женитьба» стала первым спектаклем Антона Коваленко, поставленным на большой сцене нашего театра драмы с большим размахом. Для тех, кто любит Николая Васильевича, а также для тех, кто до сих пор об этом не подозревает, он может стать чем-то вроде культурного шока. И те, и другие сильно удивятся, увидев, во что превратил ученик Камы Гинкаса эту с виду совершенно вроде бы легкую пьесу, оказавшуюся на поверку едва ли не самым горьким и интимным произведением Гоголя.

БЕГИ, ПОДКОЛЕСИН, БЕГИ

Режиссер уже который раз обращается к загадочному классику. После саратовских «Записок» он даже успел поставить… оперу по его произведениям в Мариинском театре. Музыку к «Гоголиаде» написал маэстро Гергиев, он взял Антона по рекомендации Камы Гинкаса как одного из самых талантливых учеников. Коваленко действительно очень хорошо чувствует Гоголя, будто находится с ним в постоянном диалоге, и это как нельзя лучше отразилось в «Женитьбе».

Как художник Антон Коваленко не стесняется в средствах и неожиданно наполняет спектакль лубочной стилистикой. Скабрезные свадебные частушки, петушиные бои женихов и прочие небезызвестные ассоциации отсылают нас к народно-языческому пониманию брака как узаконенному способу продолжения рода. Жонглируя низменной атрибутикой, режиссер вслед за автором насмехается над человеческими инстинктами, с цинизмом доктора констатируя и собственную зависимость. Но главным центром происходящего становится гигантских размеров свадебное платье в стиле гипертрофированных фантазий Хичкока. В начале спектакля оно вырастает до потолка, занимая почти всю сцену. Именно из него, словно из-под огромного колпака, на подвижной платформе выезжает лежащий на диване Подколесин (Игорь Баголей). Там, за кружевным подолом, происходит все самое интимное и тайное. Это пространство принадлежит Агафье Тихоновне (Татьяна Родионова), оно же является предметом вожделения женихов. Они еще не знают, что вместо невесты им приготовлена фига в кармане – глумливые паяцы в фате лишь притворяются невестами, на самом деле это будет всего лишь мираж, обман, мистерия.

В то же время платье – это и символ угрозы, возникающий в воспаленном мозгу главного героя. Платье-монстр, готовое поглотить и обезличить все, что в него попадает, – образ очень гоголевский, который сам по себе может сказать о пьесе больше, чем все реплики вместе взятые.

Женихи у Коваленко, как и положено, один краше другого. Первый (Виктор Мамонов) уверен, что невеста должна выбрать его по той простой причине, что он – это он. Второй (Владимир Назаров), напротив, никак не может понять, чем не нравится женщинам и почему они ему без конца отказывают. Третий (Владимир Аукштыкальнис) давно дышит на ладан, но и ему непременно надо жениться. Четвертый (Александр Кузьмин) сдувает пылинки со своего, пардон, кактуса и носится с ним как дурень с писаной торбой.

Глядя на весь этот паноптикум, начинаешь сильно сомневаться, что классический гоголевский смех – это смех сквозь слезы. Это скорее смех без слез – смех демонический, сотканный из едкой горечи и плохо скрываемой ненависти. Таким смехом обычно смеются те, у кого слез уже не осталось, кто состоит в кровной обиде на человечество и одержим жаждой мести. Сочувствие к героям в спектакле сведено к минимуму, это не живые люди, а бездушные маски, смешные и глупые, с нелепыми мечтами. Их предсвадебные терзания несопоставимы с душевной драмой автора, чье невидимое присутствие в спектакле Антону Коваленко каким-то невероятным образом удалось обозначить. И лишь Владимир Назаров в финале так очеловечивает своего непутевого героя, что его становится жалко.

МОЯ ЛЮБОВЬ НА ПЕРВОМ ЭТАЖЕ

Корни гоголевской злобы вполне понятны. Есть огромная несправедливость в том, что человек, способный воспринимать любовь как повод для религиозного экстаза по тем или иным причинам остается не у дел. Возможно также, что для Гоголя, чья единственная попытка жениться закончилась отказом, одиночество было свидетельством неправильно выполняемого жизненного предназначения. Как истовый христианин Николай Васильевич не мог не знать о словах, которые произносит в первом послании к Коринфянам святой апостол Павел: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий». И конечно, он не мог не страдать от своих мизантропских приступов, которые, возможно, помимо его воли выливались в произведениях. Вряд ли этот отсыл к евангельской цитате был осознанным, но спектакль буквально наполнен звенящими и шумящими инструментами – бубенцами, маракасами, трещотками. Они и создают ту зловещую атмосферу, которая в итоге и заставляет героя совершить свой финальный прыжок в никуда.

Ситуация осложняется еще и тем, что из всех женихов Подколесин – самый адекватный и больше всех подходит Агафье Тихоновне. В ее фантазиях – он романтический герой, принц с развевающимся плащом-халатом. Они, несомненно, могли быть парой, и это еще больше усиливает драматизм положения.

И как это часто случается у Николая Васильевича, в самом обыденном и здравом сознании всегда найдется место демону, нашептывающему человеку разные пакости, притворяясь, будто все это делается ради его же счастья, а на деле ведет к неизменной погибели. Следуя этой исконно гоголевской логике, Коваленко наделил антипода Подколесина Кочкарева ярко выраженными демоническими чертами. Благо чтобы быть похожим на Мефистофеля или иного мелкого беса, Валерию Малинину даже не надо притворяться, достаточно надеть цилиндр и взять в руки трость. На протяжении всего действия он откровенно глумится над так называемым другом, постепенно обнаруживая свою инфернальную сущность. В какой-то момент он даже неожиданно вываливается из сундука героини словно черт из табакерки. В финале именно он в окружении странных существ с бубенцами, в масках которых при желании можно разглядеть черты писателя, поет народную песенку про монастырь, как бы предлагая Подколесину вариант выхода. Но из его уст это звучит как очередная издевка.

***

Спектакль хорош тем, что его можно воспринимать на разных уровнях. Можно как веселую историю про инфантильного дурачка с отмершим либидо, а можно как жесткую черную комедию с элементами абсурда, кому что ближе. В любом случае театру драмы сильно повезло, что в его репертуаре появилась такая «Женитьба». Более аутентичного Гоголя с эффектом холодного душа в Саратове трудно представить.

29 апреля 2010

Елена Балаян

Взгляд


Возврат к списку