Пресса

Пресса


Любовь похожая на смех

В премьере академического театра драмы «Условные единицы» они опять делают зрителям подарок. Зал смеется и замирает, зрительницы вздыхают, а заслуженные артисты России Эльвира Данилина и Игорь Баголей на тонких паутинах взаимоотношений в который раз играют любовь. На этот раз не только веселую и вечно робкую, нежную и нервную, но и в антураже модных нарядов и плазменных телевизоров – абсолютно современную.

Эльвира Данилина: Одинокий джаз с листиком салата

– Для вас отличается эта роль от историй из других стран, других эпох?

– У меня не очень большой опыт работы с современной российской драматургией. С одной стороны, вроде бы должно быть ближе – наша жизнь, ничего придумывать не надо, никаких литературных сносок и исторических предпосылок искать. Но не поверите, с прошлыми героинями мне было спокойнее и, может быть, даже проще работать – с американками, француженками, русскими из девятнадцатого века. Какое-то время я засыпала и просыпалась с этой пьесой. Даже во сне ее видела.

– А себя в ней вы видели?

– И даже думала – откуда драматург знает про мои истории? Честно скажу, когда на сцене звонит телефон, и я разговариваю с воображаемым Васей, я «слышу» голос совсем другого конкретного человека, его интонации, я не общаюсь с пустотой.

Слишком большая степень откровенности в монологах, которые мы произносим. Слава богу, что они такие честные – наши герои, не врут хотя бы себе. Моя героиня все время все время восклицает: зачем кругом столько вранья? Мы ведь и в жизни мы боимся сказать правду, боимся боли. А казалось бы – чего проще, сесть рядом и поговорить друг с другом…

Конечно, постоянно приходилось себя переламывать – хотелось сделать героиню непохожей на меня, не играть саму себя в предлагаемых обстоятельствах. Написано-то клипово, по-киношному, а хотелось создать цельный, завершенный образ, одного человек в разных психологических ситуациях. И чтобы не видно было, из чего я его слепила – из себя, своих подруг, многих знакомых женщин.

– И еще из Джонни Деппа и тренажера?

– Резиновый начальник, он же боксерская груша, для Игоря сразу нашелся. Тут и я поняла, что мне тоже нужно что-то для действия на сцене. По сюжету героиня занимается йогой, но позу лотоса я, боюсь, не потяну. Попросила круг, который по телевизору рекламируют – сказали, ты им все декорации посшибаешь. Тогда говорю, купите тренажер: если даже я, актриса, могу себе позволить дома велотренажер иметь, то уж моя героиня точно. И возникла эта беговая дорожка. И пока готовился спектакль, на ней все с удовольствием занимались – я так почти каждый день. Из таких деталей, приспособлений, и рождается живая жизнь, а не просто моя героиня сидит на пуфике и произносит придуманные автором тексты.

Вначале мы репетировали и без Джонни Деппа. У Баголея плакат с дамой в зеленых трусах уже висел, а у меня – газета какая-то вместо любимого. Зато когда его повесили, я из зала посмотрела: мой-то красавец лучше! Теперь роль получится, это точно.

– Эля, я искренне хочу сделать комплимент – вы прекрасно выглядите, в такой отличной форме!

– Ну, так на тренажерах столько скакать! Но спектакль рождался в муках, честное слово. Мы совсем не были уверены в успехе, случалось много моментов психологического тупика. Просто мы с Игорем держались друг за друга, мы не имели права сыграть плохо, не имели права на неуспех. В такой истории «на двоих», когда ты все время на сцене, ответственность удваивается: есть трудный момент постоянного подхватывания партнера, все время надо чувствовать друг друга.

А спектакль такой эмоциональный, переодеваешься на скорости, с нас уже к третьей картине просто текло, от жары, от напряжения. Да еще и танцевальные номера. Волосы феном приходилось сушить после спектакля – очень большой выброс энергии.

– Соответственно и зрители тоже эмоционально, радостно реагировали.

– Моим третьекурсникам понравилось. Дочь сказала, что пьеса просто расходится на цитаты – например, про индекс Доу-Джонса, который так низко пал. Мужчины оценили реплику: «Вы, женщины, так трындите!» А эта замечательная фраза: «Ни один мужчина не похож на женатого, как это вы так умудряетесь?» Вот зрительницы и говорили после спектакля: эта история про меня.

– Куда они денутся от экономического кризиса – финансовый аналитик и сотрудница глянцевого журнала? Может, наконец-то прильнут друг к другу?

– Поймут, что невозможно так: «без имен, без адресов, без паспортов – чистый секс и никаких отношений»? Или он в Катманду уедет? А она куда денется? Будет дальше слушать джаз под ужин с листиком салата… Такая история-сказка для зрителей – спасательный круг, который театр сегодня может кинуть в напряженную жизнь. Первоначально у автора в финале наши герои не делают шаг навстречу – но это звучит как приговор. Надежда обязательно нужна.

Человек может остаться один, его могут выкинуть с работы, переменить его судьбу за минуту – его настоящее, будущее и даже прошлое, которое обесценится. И никакой госстрах не даст гарантии, что ты всегда будешь в шоколаде. Я сейчас стараюсь лишний раз не смотреть телевизор, месяц вообще его не включала, пока репетировали – чтобы не расплескать эту историю про любовь.

Игорь Баголей: Мы страстно стремились к ничьей

– Четыре гола Аршавина сейчас все кругом обсуждают, и в пьесе про любовь ваш герой футбольный болельщик.

– Сам я вроде бы тоже болельщик, но не очень пристальный. В спектакле у нас играли «Реал» и «Манчестер Юнайтед», так я даже в интернете зашел на страничку «МЮ» – посмотреть символику, кто в составе, чтобы со знанием дела произносить: Руни забил гол, Сальгадо в момент передачи. Кстати, в пьесе была ошибка: я высчитывал, и получалось, что если Бекхэм забил на последней минуте, судья назначил несправедливое пенальти, то должна быть ничья. Попросил режиссера исправить. Вот Валера Ерофеев у нас в театре болельщик отчаянный, и он меня просвещал. Хотя я даже когда-то на стадион ходил, в Питере на матче «Зенит–Спартак», помню, мы кричали: «Кто похож на крокодила? Наш спартаковец Гаврилов!»

– Приезжавшая на премьеру драматург Виктория Никифорова сказала: ей хотелось бы, чтобы театр был похож не на музей, а на футбол или корриду, чтобы в нем были страсти. Вы согласны?

– Про страсти – согласен. Но вообще-то футбол – это война, битва, по крайней мере. А мы хоть и сходились на сцене в битве полов, но стремились все-таки хотя бы к ничьей, игре на равных. В любви не должно быть одного победителя.

– Вы по роли повторяете еще один футбольный термин – стандартное положение. В принципе, так и есть: мужчина и женщина, с виду благополучные, неплохо зарабатывающие, но одинокие…

– И очень боящиеся сделать шаг навстречу друг другу. Наверное, потому, что люди обожженные, узнавшие предательство любимых, дующие на воду после молока. Но режиссер немного изменил авторский финал, и для них все закончилось счастливо, такая сказка для взрослых получилась. Может быть, это и хорошо, что она так зазвучала? По крайней мере, женщины, которых я приглашал на спектакль, говорили: эта история про них.

У нас с Элей мало времени на сцене – мы должны показать короткую историю любви, в бурном ритме, в напряжении чувств. И поэтому, конечно, мне приятно, что мой герой был принят и узнан, естественно, я пропустил его через себя, попытался прожить этого мужчину, примерить его шкуру (может, это даже шкуры нескольких героев, сшитые в одну), понять его. Он ведь хотя на сцене и раздевается буквально до трусов, это совсем не значит, что обнажает свою душу. Он слишком закрыт и спрятан в своей клетке, слишком ответственный, он не расслабляется запросто. Мне кажется, и мечта о Катманду для него возникла не только как о месте, где нет финансовой аналитики, но и как о центре буддийских монахов, отшельничества. Пока же ему приходится выходить из пространства своей идеальной квартирки, а хотелось бы ее как домик улиточный на себе таскать.

– Со стороны казалось, что вам очень легко играть эту роль, вы были абсолютно органичны в словах.

– Спасибо, только я никогда не пробовал сыр горгонзолу и никогда не пил вино со сложновыговариваемым названием гевюрцтраминер – режиссер даже предлагал его заменить. Думаю, что это хорошее вино. Вот бордо шато марго я могу себе представить, бордо я пробовал. Да, и курс йены от меня точно очень далек.

– А форма поддержания «приличного» разговора – вы читали новый роман Пелевина, вы смотрели «Дневной дозор»?

–Раньше может и пользовался вопросами со смыслом, а сейчас… Чаще всего я себя не очень уверенно чувствую в чужих компаниях и скорее выгляжу в них молчуном. Тем более на сцене или на занятиях со студентами так наговоришься, что хочется помолчать. Ну, в крайнем случае, я анекдот расскажу.

– Кстати, что сказали студенты после сценического мастер-класса двух преподавателей?

– В кружок я их не сажал, конкретно не спрашивал, но подходили, благодарили. Один мальчик попросил взять приглашение для своей мамы – сказал, это история для нее. Я хочу, чтобы каждый остался при своем мнении. Есть такая присказка: на первом курсе все студенты – будущие народные артисты, на втором – заслуженные, на третьем просто артисты, а на четвертом могут быть и разочарованные в профессии. Мои пока все народные. Пусть сами думают и оценивают, разные мнения высказывают.

А дополнительная ответственность, когда ты на сцене, а студенты в зале – есть, и иногда она даже мешает. Но об этом, конечно, каждую минуту не думаешь, да и просто я стараюсь всегда работать честно.

– Игорь, современная российская пьеса в вашем репертуаре ведь единственная?

– Так сложилось, что да. И потому мне интересно, я и сам играю с удовольствием, и мы чувствовали на первых по крайней мере спектаклях хорошую ответную энергетику зала, особенно молодежи – это очень важно. Если после нашей истории люди хоть немного поверят в лучшее, я буду рад. Вот мне буквально вчера студент, вернувшийся из Москвы, рассказал, что там наоборот – нынче в моде какой-то новый театр боли, с жестокими спектаклями, реками крови. Мне это странно. Я оптимист, и пусть лучше наши зрители смеются и замирают в надежде.

Вопросы задавала Валерия Каминская

(«Неделя области», 29 апреля 2009)


Возврат к списку