Юрий Кудинов: «Актеру без веры легко пропасть…»

Духовные поиски творческой личности

В Саратове Юрия Кудинова знают все, кто любит театр. На протяжении двенадцати лет он был актером Саратовского театра АТХ (Академия Театральных Художеств). Медвежонок-философ в спектакле «Правда, мы будем всегда?» по сказке Сергея Козлова, Введенский в хармсовской феерии «Почему я лучше всех?», Истлентьев в «Незаживающем рае», Пушкин в «Моцарте и Сальери», муж в спектакле «Прекрасность жизни», – это все он, Юрий Кудинов. Актер, который умеет сам думать на сцене и учить размышлять зрителей.

С октября 2006 года Юрий Кудинов работает в Саратовском театре драмы. В спектакле «Валентинов день» по пьесе Ивана Вырыпаева он играет повзрослевшего Валентина, который переосмысливает свою жизнь. Трудно, мучительно, правдоподобно… И сегодня актер согласился рассказать нам о своей жизни, может быть, о самой сокровенной ее составляющей, и ответить на ряд непростых вопросов.

– Каждое воскресное утро тебя можно увидеть в храме. Когда и как ты пришел к вере?

– Наверное, начать нужно с «бабушки» – мы дома так тещу зовем… Чтобы ее не обидеть, долгое время я честно ходил в храм раз в году на Пасху. Но я тогда ровным счетом ничего не понимал – то крест забывал поцеловать, то еще делал что-то несуразное.

Мое осознанное воцерковление началось с августа 2003 года, с прибытия в Саратов епископа Саратовского и Вольского Лонгина. В тот период я работал на радио «Шансон», и буквально в первый же день владыка дал на нашем радио интервью. У меня сохранилась эта запись, где я, как ведущий, опозорился в пух и прах. Начать с того, что владыку я то и дело почему-то называл «архимандритом», причем плохо выговаривал это слово, задавал дикие вопросы… Он очень вежливо, невозмутимо отвечал, и я был собой страшно доволен. Но потом мне популярно объяснили: «Представь, если бы ты генерала все время называл майором», и многие другие ошибки. Затем мы затеяли на радио православную программу, я стал часто приезжать в епархию, потихоньку стал в чем-то разбираться. А потом была первая в жизни настоящая исповедь, которая многое во мне перевернула. Получается, что в какой-то степени я пришел к вере через профессию, конкретное дело…

– Но ведь основная твоя профессия – актер?

– Какое-то время я совмещал много разных дел: играл в театре АТХ, в школе вел драматическую студию, работал ведущим на радио, в педагогическом институте у меня еще был хор из сорока девушек… В общем, был загружен по самое горло. Но именно тогда я понял, что бывать раз в год в церкви – для верующего человека этого непростительно мало. А еще мой духовник объяснил, почему важно всей семьей ходить в один и тот же храм, а не забегать по пути, куда поближе, почему нужно как можно чаще исповедоваться, причащаться, делать много других вещей. И когда начинаешь молиться не «подай мне, Господи, машину или хорошую роль», а по-настоящему, покаянно, что-то сдвигается в душе…

– Существует мнение, что творчество, в частности актерское ремесло – это, по сути, греховное занятие…

– Мало того, моя супруга тоже разделяет эту позицию. В какой-то момент я и сам так думал, и это стало одной из главных причин моего ухода из АТХ. Теперь-то я считаю, что профессия сама по себе не может быть греховна – дело в самом человеке. Но в тот период я был полон решимости создавать на радио только православные программы, мы даже вынашивали планы создать в Саратове первую православную радиостанцию.

Не буду сейчас описывать всех своих перипетий. Просто скажу, что, по сути, я просто был не готов к такому делу. Какое там духовное просветительство, когда я и сам не знал многих элементарных вещей? Рано, слишком рано, да нужно быть и человеком совершенно особого склада. В конце концов, мой духовный отец благословил меня вернуться в театр. К этому времени театра АТХ уже не существовало, я стал работать в театре драмы.

Говорят, что актерская профессия так просто не отпускает. Для того, кто испытал чувство сцены, это как магнит…

– Я совершенно не разделяю такую точку зрения. Лет пять, пока занимался радио, я вообще не ходил в театр. И никаким магнитом меня на сцену не тянуло. В драмтеатре как раз был «кузнецовский» период с чуждой для меня эстетикой. В то время я мысленно распрощался даже с АТХ. Хотя это был совершенно особый мир, уникальный, как говорится, мой театр.

– Для многих театр АТХ до сих пор остается загадкой. Например, тот факт, что почти все его актеры разными путями пришли в Православие, стали воцерковленными людьми…

– Почему – загадка? АТХ – это был театр-семья, где все мы были друг другу интересны, прежде всего как личности. Многие актеры даже не подозревают, что в театре такое возможно, когда спектакль рождается именно из общения, из соприкосновения душ, из живого человеческого интереса друг к другу. Не случайно почти весь АТХ впоследствии пришел к вере. Я много думал на эту тему. Искренность, открытость, творческая свобода, но при этом – безусловное подчинение авторитету, каким для всех нас был режиссер Иван Иванович Верховых. Сочетание личностей в спектакле – как краски на палитре у художника. И что-то похожее, но только возведенное в степень, многие из нас нашли в храме, где тоже есть сопричастность, братская любовь…

– В последнее время многие знаменитые актеры говорят о своем православном вероисповедании. Евгений Миронов, Владимир Конкин, Станислав Любшин, Николай Бурляев, Сергей Безруков, Дмитрий Дюжев, Алексей Петренко – всех и не перечислишь. В Москве это если не мода, то заметная тенденция. А что можно сказать о театральной среде Саратова?

– У нас в Саратове такая «мода» не слишком заметна. Хотя, может быть, я просто недостаточно общаюсь с коллегами. Но когда бываю в Москве, там, действительно, актеры много говорят на тему религии, для многих храм стал важнейшей частью жизни.

Мне повезло играть в спектакле «Валентинов день», который поставил московский режиссер Виктор Рыжаков. Он верующий человек, у него и брат священник, но при этом – современный, неординарно мыслящий. Было очень интересно вместе поработать. Мое глубокое убеждение, что актеры должны крепко держаться за веру, иначе может унести куда угодно, и концов не найдешь. Например, у нас в АТХ был довольно темный период увлечения дуэндо…

– А что это такое – дуэндо? Какое-то учение?

– Ну не совсем. Испанский поэт Гарсиа Лорка в свое время придумал такую штуку. Это некий демонический образ, который творческий человек, в частности актер или поэт должен в себе воспитать. Как бы родить в своей душе некоего «черного человека», который поможет обрести в творчестве безграничную свободу, развязать в тебе духовные силы…

– Похожие идеи культивировали и в России многие люди искусства «серебряного века», а частности в «башне» Вячеслава Иванова…

– Вот-вот. И у нас в театре возникло сильное увлечение дуэндо, когда мы работали над спектаклем по пьесе Лорки «Когда пройдет пять лет». Многие из наших теперь вспоминают об этом, как о своеобразном искушении. Но ведь любую творческую личность с богатым воображением еще и не туда может занести…

– Что делать, если роль полностью противоречит твоим нравственным убеждениям?

– У меня был случай, когда в АТХ пришлось отказаться от главной роли. Мы хотели репетировать Ибсена, где я должен был играть священника, который кого-то убивает и что-то еще вытворяет… В конце концов, мы просто не стали ставить этот спектакль, и тут нужно отдать должное Ивану Ивановичу, который отнесся к этому с пониманием. В свое время в АТХ мы перечитывали массу пьес, в том числе  классику, но если замечали где-то гадость, червоточину, какой-то подвох, то с ходу отметали. Наверное, поэтому нет ни одного спектакля театра АТХ, за который лично мне было бы стыдно.

Если мне вдруг предложат играть откровенную гадость, то, надеюсь, все-таки я найду возможность отказаться. Но еще больше надеюсь, что не предложат.

– Мы забыли еще про одно серьезное испытание – славой…

– Ну, ко мне это точно не относится: я славой не избалован. Конечно, и в моей жизни были моменты, когда я чувствовал себя довольно популярной личностью. И поклонницы письма писали, и незнакомые люди хлопали, когда я мимо них проходил по проспекту… Но все это я относил не лично к себе, а к популярности театра АТХ, поэтому меня это глубоко не затронуло. В какой-то мере такие вещи просто служили оправданием той нищеты, в которой мы все тогда жили…

Я лучше скажу о другом испытании – бедностью. Актерам, чтобы прокормить семью, нередко приходится браться за халтуру, участвовать в утренниках, браться за все подряд… Вот где серьезная проблема, потому что постоянно приходится делать выбор – ведь никому не хочется размениваться. А слава… Есть, конечно, такие молодые амбициозные актеры, которые ставят перед собой задачу в 27 лет получить звание заслуженных, к сорока – стать народными. Но любой верующий человек знает, что если надо – ты завтра хоть премьер-министром станешь, и нет никакого смысла напрасно суетиться.

– Меня интересуют и сугубо практические вопросы. Например, начался Великий пост, верующие идут вечером в храм, а у тебя в это время  спектакль…

– Значит, буду в этот день канон сам читать дома вечером, после спектакля. В воскресенье прошу назначать репетицию не раньше двенадцати, и многие знают, почему… Кто-то относится к этому с пониманием, кто-то – не очень. Что поделаешь? Православие – казалось бы, простая вещь. Десять заповедей – что тут особенного? Но вот попробуй их соблюдать каждый день. Хотя бы только это, ничего больше…Вот тогда что-то начинаешь понимать по-настоящему.

А без веры актеру легко пропасть, очень уж наша профессия уязвима, связана с душевными затратами, настроением публики, внутренним миром множества людей… Поэтому лично меня радует, когда я вижу в актерских гримерках иконы. Это нормально.

03 апреля 2008

Ольга Клюкина

Взгляд