Антон Коваленко: Ставишь «Женитьбу» и одновременно познаешь, что сей сон значит?

В академическом театре драмы состоялась премьера спектакля по комедии Николая Гоголя «Женитьба». Постановку «совершенно невероятного события» осуществил режиссер из Санкт-Петербурга Антон Коваленко в сценографии Николая Слободяника – этот творческий союз уже знаком саратовским театралам по «Сиротливому Западу» и «Запискам сумасшедшего». Накануне премьеры мы встретились с режиссером.

Антон, как распределяется ваш интерес между личностью писателя и его произведением?

Пятьдесят на пятьдесят. Конечно, очень важен сам текст, само произведение, будь то повесть петербургская или пьеса. По мере погружения в материал, а осталась нам от Гоголя прежде всего собранная Вересаевым подробнейшая его переписка, ты пробуешь оказаться рядом с автором, представить, какие могли мысли возникать у Гоголя в голове в то время, какие ситуации, в каком географическом месте земного шара он находился, когда писал то или иное произведение. Акцент всегда стоит на произведении, но по возможности хочется нащупать, понять внутреннюю связь между одним и другим, как бы посмотреть на то, что написал автор, его же глазами. Если ты действительно стараешься, и сам веришь в то, что Гоголь был ведом большой и светлой идеей, жаждал истины, был просветителем, хотел многое сделать для людей и своей Отчизны и был честным с самим собой как художник, если ты предполагаешь и пытаешься обнаружить это в авторе на пересечении подводных камней и высоких устремлений, то можешь нащупать, почувствовать некий временной подтекст. И тогда многозначность смыслов, которая заложена в произведении, приоткроется, станет яснее, и ты сможешь сам выбирать, на чем концентрировать свое внимание.

Леонид Парфенов в своем телевизионном фильме «Птица-Гоголь» поставил проблему языка, на котором современный человек способен воспринимать классические тексты.

Для меня важно прорваться к сути. Гоголя считают мистическим писателем. Потому и упор нужно делать на интуицию, на сознательное погружение в материал, на диалог, чтобы услышать, чтобы раскрыть те непрописанные внутренние смыслы, которые иногда кажутся очень ясными и понятными, а иногда исчезают. Не все писатели, но лучшие из них тратят свою внутреннюю свободу в ущерб себе самим. Делают это для того, чтобы проникнуть в суть жизни. Это как правило несчастливые люди. Они отбирали что-то у себя, чтобы что-то открыть другим. Меня интересует философия и даже религия, которая спрятана в текстах Гоголя. Рассказываешь историю «Женитьбы» и познаешь одновременно, что сей сон значит? Казалось бы – внешняя формальная вещь штамп в паспорте. А она очень прочно оказывается завязанной на коренные вопросы свободы и смысла. Ставя этот штамп, ты становишься заложником неизвестно откуда идущей системы, способа жизни, автоматически получаешь определенную религию, определенный взгляд на вещи, хочешь ты этого или нет. Это как печать дьявола. В кавычках, конечно. Это должно цеплять тебя и участников, высекать из них искру и энергию.

После постановки оперы по гоголевской «Тяжбе» в Мариинском театре изменилось ли ваше ощущение музыкальности писателя, который для многих «звучит» исключительно в стиле «Вечеров на хуторе близ Диканьки»?

Это то, с чего он начинал, этническая его ориентация. Гоголь невероятно музыкален. Он слышит ритмы. Для него выражение «в начале было слово» практически означало – «в начале был звук». Он чувствовал ритмы и воспринимал мир как хороший талантливый музыкант. На уровне внешних ритмов, ритмов сердец, колебаний волн. Он слышал эту мировую симфонию. Я думаю, что пребывание в Италии и наблюдение за тамошними традициями, итальянский опыт ему очень помог. «Женитьбу» он писал и редактировал девять лет, и следы этого синтезированного уже опыта европейской карнавальной культуры там существуют. Все исполнители сталкиваются с тем, что его очень трудно петь. В тексте Гоголя своя музыка звучит. Поэтому петь это очень сложно, так говорят все оперные певцы – ты как будто раздваиваешься, а слова сопротивляются, потому что несут в себе скрытую какую-то другую мелодию. Хорошо, что драматическому артисту Гоголь исключительно помогает.

Вы успеваете не только репетировать «Женитьбу», но что-то постоянно «подправлять» в «Записках сумасшедшего». Что вы делаете – уточняете прежний замысел или корректируете его?

В «Записках» я исследовал тему двойничества. У Гоголя она присутствует в большей части произведений и их героев. Работа над этим спектаклем очень помогает мне сейчас заниматься «Женитьбой», потому что ее герои – Подколесин и Кочкарев – это, конечно, ипостась одного человека. Нет никакого Кочкарева. Есть только Подколесин. А Кочкарев – это что-то отделившееся в момент предельных сомнений и ему проигравшее всю эту историю, на которую он никак не мог решиться. Это как сон, как мгновение, как видение, в процессе которого Подколесин все осознал, понял, и сказал себе: нет, я никогда не женюсь, я на это не способен, лучше я сохраню в себе иллюзию того, что я мог бы, чем пущусь во все тяжкие и не потяну потом эту лямку! Это достаточно честное и откровенное признание. Почему так происходит – это уже другой вопрос. Дьявольское искушение – с одной стороны. А с другой – то, без чего человек не может нормально существовать. С одной стороны, жениться необходимо, а с другой – именно это может привести к определенному творческому обнищанию, к тупику. Вопрос неразрешимый. Гоголь пытался его решить.

После обострения наших отношений с Украиной и в связи с недавним 200-летием Гоголя активно дискутировался вопрос его принадлежности к той и другой культуре. Есть для вас в этом писателе какой-то сугубо национальный дух?

Гоголь космополитический писатель. Природа его темперамента, личности, творческого начала пропитана соками украинского этноса. Это крутой замес определенного народа. Но он всегда стремился быть российским писателем, смотреть на мир глубже и шире. Он отправился в Европу, много там жил. Он пытался нащупать свою связь с миром. Но последовательно. Не пропуская ничего. До Америки не доехал, потому что недолго прожил. Может, был бы здоровее, добрался бы и туда. Местечковые разборки, завязанные на том, кому что принадлежит, не имеют к нему никакого отношения.

«Женитьба» – это образ чего для вас?

Есть внешний образ, который создан художником Николаем Слободяником, и зрители видят как декорацию на сцене. Есть внутренний образ, который благодаря действиям в этой декорации, наполняет пространство, формируя некий подтекст внутри текста. И есть нечто третье, скрытое, которое проявляется, когда спектакль уже собран, нечто непереводимое в слова, имеющее свое метафизическое эмоциональное воздействие. Сейчас мы к этому только подступаемся. Есть хорошее предчувствие, что полноценный образ возникнет. Иногда он кажется столь многозначным, что можно составить целый список его значений. Многозначность может быть утрачена или оскоплена, если ставить галочку на каком-то одном значении в ущерб другому. Лучше дойти до конца, не оборачиваясь. Потом поймешь.

Ольга Харитонова