Пресса

Пресса


ПОЛЕТ В НИКУДА


Когда покупаешь билет на самолет, точно не знаешь, долетишь ли. Мы не птицы, нет более «далекого» от нас транспорта, чем воздушный.


Ну а если вообще нет крыльев, мотора, винтов – только гондола с шаром, подвластная всем ветрам, почти совсем беззащитная? Самый первый аэростат братьев Монгольфье - из холста, оклеенный бумагой, с грузом около 200 кг, поднялся высоко и - упал в 4200 футах от места подъёма…

Изящную, тонкую, ироничную и печальную пьесу «Шар братьев Монгольфье» написал Вадим Леванов, чрезвычайно одаренный, рано умерший драматург - о полете на аэростате. Изящно, тонко, иронично и печально перенесла текст на сцену Елена Оленина, известный московский режиссер. Мы знаем ее по двум постановкам в тюзе Киселева. Настроением ближе к нынешнему спектаклю ее «Я-актриса» (по рассказам Чехова и Куприна). Но, конечно, у Леванова свой театральный язык, и Оленина уже ставила его.

Начинается «Шар» как комедия, причем очень смешная, во французском стиле. Благодаря отсутствию сначала наших реалий, (они еще появятся, притом в избытке - парк культуры, алкоголь, танки, боевые ракеты). Благодаря приятной слуху литературной речи героев, мягкой игре актеров – особенно Инструктора (Владимир Назаров). Он исключительно вежлив, держится почти с парижским шиком («Спокойней, мадам! Соблюдайте меры безопасности, и наш полет доставит вам истинное наслаждение».) И костюмчик у него такой ненашенский, с множеством удобных карманов (от Юрия Наместникова).

Ну а как должен вести себя Оптимист, если, несмотря на частые падения -упал с крыши, «сверзился» с «чертова колеса» - его все равно тянет в небеса? Его антипод – Пессимист - в образе героя, обладающего удивительной харизмой, при всей своей внешней сумрачности (Валерий Малинин). Пессимиста волнует высота, дальность, безопасность полета, стаж пилота. В конце концов, именно Он докопается, что это первый полет Инструктора(!).

Она
, конечно же, прелестная, хрупкая, возбудимая (Татьяна Родионова), типичная «холеричка» - читай истеричка: то бурно восхищается полетом, дергая без нужды веревку набора высоты, то громко рыдает (есть некий перебор, но надо быть не знаю кем, чтобы передать всю эту мгновенную смену настроений!), то, притихнув, признается: «Я страшно боюсь высоты. Живу на шестнадцатом этаже и почти никогда не выхожу на балкон…».

Совершенно очаровательно выглядит их первый диалог: «Она. Я счастлива-а-а!! Я лечу!!! Лечу-у-у-у! Он. Я тоже лечу. Ну и что?Она. Ура-а-а-а!!! Он. Зачем так кричать? Она (смеется). Вы не понимаете! Ура-а-а-а!!!»
Ей нравятся праздники – Он их терпеть не может, раздражают люди, надоел Город. Она не может улететь от тех мест, где Она любила и Ее любили. Взаимный «лед и пламень» соединит лишь этот странный полет и смешной Инструктор, который никакой не парижанин, а очень наш человек: и выпить не прочь, и клиентку ущипнуть, если она сама того желает. Именно Инструктор, живой, земной, как его мешки с песком, привязанные к шару, не позволит этим двоим, воспарить … в жанр мелодрамы.

Пространство вокруг аэростата плотно населено, летают братья Монгольфье, его придумавшие (спетый дуэт Максима Локтионова и студента Вячеслава Мельника), королевская чета Людовик XVI - Марии-Антуанетты, первыми наблюдавшие полет шара в Версале (несколько антрепризна их игра в переодевания). Прилетят и Души путешественников во втором акте.
У автора никаких Душ нет, здесь же изобретатели Жозеф и Этьенн появляются рядом с потерпевшими крушение и с истинно французской галантностью задают вопросы Душам - юным копиям воздухоплавателей. А те еще отвечать не желают. Им бы в «Небесный суд» Алены Званцовой, где допрашивают сурово и беспристрастно, решая, куда направить человека - в рай или в ад! Ибо, как бы не дурачились между собой братья Монгольфье, не дурили доверчивого Инструктора, они тоже судят и решают. От честного ответа каждого путешественника зависит их общая судьба.

Хоть раз в жизни сказать правду, как на духу…Как это, оказывается, трудно ,непосильно. «Один утверждает, что полетел от скуки, другая говорит что-то о бесконечных мужчинах и облаках, третий, ссылаясь на Гагарина, признается, что хотел угнать воздушный шар в Америку!..». И пока Инструктора волнует лишь состояние его шара – имущества фирмы, а мадам гадает, чьи посланцы симпатичные французы - тьмы, света или инопланетных цивилизаций, братики, резвясь и клоуничая, называют себя то Черепановыми, то Райт, то Люмьерами. И мгновенно перевоплощаются в плоды воображения впечатлительной мадам. У них и грим ускользающий – в пол-лица. Играют, играют и - заигрываются: «Жозеф (шипит). Я - не Луи! Замолчи! Сегодня мы не братья Люмьер!»

Но приговор выносят окончательный: пострадавшие сами не знают, «что желают», и «сами выбрали то, что выбрали». Души возвращаются в тела, тела - на шар, шар стремительно падает … Сумбурной, горячечной исповедью пытается «поменять финал» мужчина. Но это речь типичного Пессимиста: «весь ужас состоял в том, что она любила не меня, нет! А того, другого, место которого я случайно занял»…Да и он недоговаривает.

Не того ждали загадочные французы, не того ждет Она. Только перед самой землей их кинет друг к другу с неудержимой силой. В последнюю минуту жизни придут самые простые, искренние слова: «Я полетел из-за тебя» - «Я полетела из-за тебя». Стоило умереть, чтобы их услышать. Созвучно другому великому признанию: «Я тебя никогда не увижу» - «Я тебя никогда не забуду». Первый раз улыбнулся Пессимист, и это самая обаятельная улыбка, какую можно придумать…

Грохот и ослепительная вспышка были перед тем, как появились Души воздухоплавателей. Вспышкой и грохотом снова все заканчивается. Сначала была гроза, теперь - как будто ракета с военного вертолета. В пьесе это неважно, герои погибли раньше, просто им дали еще один шанс - вернуться к самим себе. Комедия с налетом сентиментальности тихо переросла в притчу, в послание человека, который что-то предвидел в нашей сегодняшней жизни (пьеса написана в 1998 году, получила Хрустальную розу Виктора Розова).

Режиссер решила ее и в пластическом ключе: актеры красиво и слаженно двигаются, усиливая кратно повторенными жестами язык метафоричных мизансцен. Однако в какой-то момент устаешь от мелькания «теней» вокруг шара. Зато как хорош сам шар (художник-постановщик Юрий Наместников): фактурен, комфортен, надежен – обложенный подушками, обвязанный веревками, утяжеленный мешками с песком. На таком шаре хочется лететь! Крошечные пузатые подушки украсили и наряды, и прически летающих «теней», делая их похожими на уютные воздушные миражи. И вот ведь как любовно говорит актриса про облака вокруг: «Мне всегда казалось, что облака должны быть мягкими, как пух, как вата. И теплыми, как одеяло…».

Все сулило приятную прогулку в воздухе. И как забавно она начиналась… И как можно страшно все предсказать… Драматург не видел продолжения своей истории в жизни. Мы – видели. Сбитые неизвестно зачем мирные самолеты. На круглом экране (оранжевое солнце, куда все летели наши неудачники-икары) - кинохроника больших достижений разума …и дьявольских свершений человека разумного. Режиссер расставляет недвусмысленные акценты. Ее право. Мы выходим из театра с ощущением скоротечности жизни, несправедливости смерти.

Но мне показалось, левановский текст глубже, мудрее. Призовем в помощь Михаила Афанасьевича. «Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен…» Успеем ли мы сказать при жизни все, что должны сказать? Готовы ли мы к честным ответам на прямые вопросы там, откуда еще никто не возвращался?


Ирина Крайнова

20 октября 2016

САРЫТАУН.АРТ




Возврат к списку