Пресса

Пресса


Тамара Джураева, актриса Саратовского академического театра драмы: В безумье есть высокий разум для прозорливых глаз, а в здравом разуме безумье для большинства из нас


6 марта на Третьей сцене Саратовского академического театра драмы — премьера моноспектакля «Прелестница из Амхерста» по пьесе Уильяма Люса. Спектакль посвящен жизни и творчеству Эмили Дикинсон, самого издаваемого, изучаемого, переводимого и цитируемого американского поэта. Режиссер спектакля — заведующая литературной частью театра Ольга Харитонова, роль Эмили исполняет самая утонченная актриса Саратова — Тамара Джураева. Равно как и Дикинсон превратила ткань своих будней в произведение искусства, Тамара Джураева «вышивает» в душе зрителей объемное полотно переживаний, невозможность объяснить природу которых тебя просто потрясает. Накануне спектакля и главного женского праздника Ее Величество Женщина размышляет о жизни, творчестве, судьбе.

— Тамара Николаевна, говоря о творчестве Эмили Дикинсон, невозможно не начать беседу с ее поэзии. «Чтоб свято чтить обычные дни — Надо лишь помнить: От вас — от меня — Могут взять они — малость — Дар бытия». В чем заключается лично ваш дар бытия?

— Дар бытия... В первую очередь — в самой жизни... И, наверное, в моем возрасте в каких-то воспоминаниях. Как бы тривиально ни звучало, в рождении дочери. Самое главное для человека — это ощущение существования. Все, что дается в жизни, и есть определенные дары, но все зависит от того, как мы их принимаем. И смотря во что это выливается. Многие уже спустя время понимают, что это был дар, важный этап твоего бытия.

— В феврале саратовские театралы праздновали 100 лет со дня рождения Юрия Петровича Киселева, вашего мастера. Встреча с ним — один из таких этапов для вас?

— Конечно. Для меня поступление в Саратовское театральное училище вообще было даром судьбы, и я объясню, почему. В школе ведь мы обычно читаем стихи. И однажды учитель по литературе спросила: «Тамар, а ты не ходишь в драматический кружок?» И удивилась, когда я ответила отрицательно. Она дала мне совет записаться туда. Спустя восемь месяцев занятий в кружке мальчик, который тоже ходил туда, решил поступать в театральный. Ему нужна была партнерша (мы тогда по-своему понимали, что такое драматический отрывок, подразумевая под этим пьеску). Мысль о том, что еду и мама отпустила меня так далеко — из Алтайского края, — придала уверенности, и я тоже решила поступать. Приготовила с педагогом басню. Когда приехали в Ростов-на-Дону, мне сказали: «Девочка, у вас все нормально, но вам не стоит поступать. Вы не станете актрисой. У вас «национальное» лицо, и во взрослом театре вы будете седьмым грибом в десятом ряду». Сразу отрубили. Мальчик тоже провалился в Ростове, но твердо решил попробовать свои силы в Саратове. В это время Юрий Петрович набирал студентов. Мы приехали ко второму туру. Виталию удалось уговорить Киселева послушать нас. Но я только подыгрывала, смирившаяся с мыслью, что мне не нужно пытаться стать актрисой. Однако мы оба прошли на третий тур, и я поступила в Саратовское театральное училище. У меня была удивительный, потрясающий педагог Вера Беликова. Она преподавала сценречь, и именно Вера Михайловна объявила о моем поступлении. Это событие я отметила рыданиями.

— Какие самые яркие впечатления остались у вас о мастере?

— Юрий Петрович — поразительный педагог. Он научил нас самому главному — работать самостоятельно, что очень помогло в профессии. Это был человек удивительных человеческих качеств. Он располагал к себе настолько, что в каждом из учеников жила уверенность — мы были детьми его и Елены Александровны Росс. Они любили нас, а мы любили их. Мастер воспитал, вырастил нас — такое не забывается. Но из ТЮЗа я ушла, посчитав, что выросла и должна работать в драме, а не в детском театре.

— Насколько я знаю, история вашего ухода из саратовского ТЮЗа была сродни той, когда ученики Анатолия Васильева стали его единомышленниками. Вы тоже нашли своего режиссера?

— Да. Мы узнали, что в репертуар берут «Тристана и Изольду», и для постановки этого спектакля из Чечни приехал режиссер Мималт Солцаев. Если Юрий Петрович — режиссер-педагог, то это был режиссер-постановщик. Спектакль, который он создал, пользовался колоссальным успехом! В труппе саратовского ТЮЗа образовалась небольшая группа артистов, которые решили последовать за ним. Тогда Солцаев уже служил в Грозненском русском драматическом театре и предложил нам поехать с ним. Но вскоре ему предложили, а вернее, заставили взять на себя художественное руководство Национальным театром. Ушел Солцаев, ушли и мы. Я вернулась в Саратов, поступила в театр драмы имени И.А.Слонова. Тем более тогда в Чечне уже стали возникать экстремальные ситуации, и мы уже потом узнали, что вовремя уехали оттуда. Вскоре началась война, и мы получали сведения о судьбах коллег, которые остались в Грозном. Ужасные судьбы...

— Уже будучи актрисой Саратовского драматического театра, в 80-е годы вы впервые обратились к творчеству Эмили Дикинсон и снялись в телефильме «Прелестница из Амхерста». Скажите, те ощущения от соприкосновения с ее художественным миром отличаются от сегодняшних ваших размышлений на этот счет?

— Да. Тогда это было первое знакомство с поэзией Дикинсон. Книг не было, и мы выписывали журналы. В конце 70-х в «Иностранной литературе» я прочитала несколько ее стихотворений. Первое, что меня в них привлекло, даже не стилистическое своеобразие, а необыкновенная атмосфера. Еще не выпускались сборники ее стихов, но я узнала, что существует пьеса об этом удивительном авторе, которая опубликована в журнале «Америка». На поиски отправилась в библиотеку иностранной литературы, где нашла большее количество стихотворений Эмили Дикинсон, несколько позже появилась антология, и далее сборник в переводе Веры Марковой. Пьеса очень понравилась и мне, и Ольге (Ольга Харитонова, заведующая литературной частью Саратовского академического театра драмы имени И.А.Слонова, также была режиссером телеспектакля «Прелестница из Амхерста». — Авт.). В театре драмы тогда для меня сложилась такая ситуация, когда я была не очень нужна. Поэтому помимо того, что пьеса оказалась прекрасной, работа над ней стала естественной в тот момент жизненной необходимостью... Потому что нужно было устоять от боли... И это было очень близко мне. По прошествии лет мы вернулись к пьесе, потому что не отпускает эта необыкновенная аура. Ведь у Дикинсон не стихи, вернее, она не пишет стихи — она думает. И оттого, что ее думы остаются близки тебе на протяжении многих лет, ты не расстаешься с ней. Поэтому приступить к репетициям моноспектакля было, с одной стороны, достаточно легко, а с другой стороны — любопытно взглянуть на ее поэзию взглядом повзрослевшего человека. Я поняла, что сама изменилась. Она — нет.

— Что-то новое для вас открылось в стихах Эмили Дикинсон?

— Я открыла для себя, что поменялось мое отношение к жизни. Если раньше я воспринимала эти стихи на уровне интуиции, то сейчас их больше понимаю.

— Абсолютно не подходящее к такой нежной и чувственной поэзии слово «социализация»... Но ведь в стихах Дикинсон действительно нет никакой социализации. Природа — ее собеседник и невидимый герой, которому адресованы лирические послания. Но умиротворяющее уединение, эта благодарная возможность оценить дар бытия рисуют нам образ абсолютно счастливого человека...

— Вы правы. Она так жила. Это не болезнь, а состояние аутизма. Она создала себе собственный мир и не существует в нем — живет. Это ее среда. Счастливо или несчастливо — это другой вопрос. И меня этот мир поражает. Ведь помимо того, что она писала стихи, Эмили Дикинсон находила себе потрясающие занятия: составляла потрясающие гербарии, занималась своим садом, пекла хлеба. Она состоявшийся человек — сохранила себя в том мире, который создала. У нее же удивительные письма. Мне сложно говорить о своеобразии языка, но воспроизведение ее мыслей настолько потрясает! Возможно, ранее меня привлекла ее странность, а когда я научилась чувствовать, этот прекрасный мир заиграл новыми красками.

— У каждого зрителя Саратовского академического театра драмы свой любимый образ в вашем исполнении. Но, вы знаете, когда кормилица гладит Антигону, в моей памяти всплывают строки Ольги Игоревны Харитоновой, которую некогда потряс ваш отрывок из «Медеи». Возьму на себя смелость позаимствовать эту формулировку: «Во мне поселилась уверенность, что я знаю, какой была древнегреческая трагедия». Тамара Николаевна, откуда в вас это полное растворение в мире античной драмы?

— Не знаю. Это невозможно разложить на какие-то логические составляющие. Невозможно. В основе рождения образа — чувственная природа... Поэтому мне более комфортно в спектакле по произведению классической литературы. В молодости очень хотелось, ОЧЕНЬ ХОТЕЛОСЬ, сыграть античную трагедию. К сожалению, этого не случилось, но меня инстинктивно тянуло в этот мир. Наверное, это совпадает с моей природой.

— Простите за прямой вопрос. Ваши ожидания и мечты по поводу будущего дочери совпали с тем, как сложилась ее судьба?

— Да. Очень. Она не стала актрисой. Я не хотела, чтобы ей кто-то сказал: «В нашем театре вам не работать». Хотя она похожа на папу, у нее европейская внешность. Она хорошо училась, окончила Щепкинское училище. Но, слава Богу, хватило ума, и она получила второе образование на экономическом факультете ВГИКа, затем — Кембридж. Она преподает. И главное, она — мама. Я была плохая мама, для меня первостепенной была профессия, она — МАМА. У меня трое внуков, которых доченька хорошо воспитала.

— Наша газета выходит накануне женского праздника. Валерий Брюсов писал: «Ты женщина! И этим ты права!» И все же, по вашему мнению, чего настоящая женщина никогда не должна допускать?

— Лжи. Не лгать себе, не лгать окружающим. Иногда в жизни это бывает, и мы свои поступки оправдываем. Но не хотелось бы.

— Тамара Николаевна, как вам кажется, какие строки из Эмили Дикинсон вас более всего характеризуют?

— Недавно разговаривали со знакомой. Даже не помню темы беседы. Странная ситуация была такая... Какой-то был такой нелепый спор, и я вспомнила стихи Дикинсон. Мне сказали: «Ты не так живешь». — «Почему?» — спросила я. — «Ты не держишь удар в жизни». — «Да, я не умею держать удар». — «Но это же неправильно. В твоей профессии это просто необходимо». — «В безумье есть высокий разум для прозорливых глаз, а в здравом разуме безумье для большинства из нас», — ответила из Дикинсон. — «Ты сумасшедшая. Ты неправильно живешь». Вот, я сумасшедшая.

— Тамара Николаевна, с праздником! Живите НЕПРАВИЛЬНО, мы вас очень любим!

— Спасибо.


Елена Маркелова
07 марта 2014
Известия Саратов

Возврат к списку