УКРОЩЕННЫЙ…

Писать о том, что не понравилось, проще. По крайне мере, знаешь, что именно не понравилось. Писать, когда понравилось практически всё, трудно - может вылиться в простую констатацию фактов.

Для театралки с огромным, почти пожизненным стажем, это довольно странно, но я влюбилась в режиссерский почерк Эрвина Гааза, в его театральную свободу, абсолютное чувство сцены. Попробую объяснить. Мольера, увы, я почти уже не читаю. Точнее, читаю вынужденно, когда иду на его постановку. С удовольствием перечитываю шекспировские пьесы, булгаковские, с восторгом – без натяжки! - всего Александра Островского. Корифей французской сцены казался мне непомерно длинным для нашего стремительного века и скучно наставительным. На сцене он всегда выглядит интересней.

Однако известный московский режиссер Гааз, ученик великого Юрия Любимова, актер его театра, взял в союзники остроумца Дмитрия Быкова, и в его адаптации и в новом быковском переводе Мольер снова оказался полон бурлящей энергии и свежих сил.Дуэт веселых тире талантливых людей обернулся изящнейшим пассажем.

Мы во Франции 17 века. Эпоха самого блестящего из Людовиков, мушкетерский век. Но скорее здесь Франция сказочно-фольклорная: кукольных, в три окошка, узких домиков, которые так умиляют нас в старинных городках, средневековых башенок, пышных завитых париков буржуа (костюмы тоже весьма историчные, на них приятно взглянуть!). Хотя за фасадами прелестных домиков идут нешуточные битвы , а под замысловатыми прическами хорошеньких дам скрываются далеко идущие планы и - хитрые козни.

По версии сценографа Андрея Дановского, мы попадаем в сказочно красивую Францию "а ля Шарль Перро", где парадные «ореховые» декорации - лишь ширмы для ловких влюбленных и дурачащих самоуверенного хозяина слуг.Как с легкостью сдвигают они фанерные декорации, проделывая это бесконечно, так же быстро рушится создаваемый десятилетиями домострой господина де Суша. И все его десять заповедей, старательно начертанных все на той же фанере.

Комедия Мольера «Школа мужей» (1661 год) связана с его более зрелой пьесой «Школа жён» (1662). Здесь драматург окончательно сворачивает с фарса к высокой комедии: ставит вопросы любви, брака, отношения к женщине, дает начатки знаменитой мольеровской комедии характеров. А через год автор напишет полемическую пьеску «Критике „Школы жён“»: «Вникать как следует в смешную сторону человеческой природы и забавно изображать на сцене недостатки общества», - ставит он там задачу, высмеивая преклонение педантов перед «правилами Аристотеля». Краеугольный камень сего свода гласил ,что «женщина – это низший мужчина» и из нее, как из пластилина ,можно вылепить что угодно, если взяться за это вовремя - в младенческом возрасте будущей невесты. Чем и занялся на досуге господин де Суш, выращивая из сиротки будущую жену.
И щедро удобряя древо сухой теории замечательными пассажами типа: «Жену не многому надо обучить://Всегда любить меня, молиться, прясть и шить»//… «Благоразумная жена // И платье надевать должна,// Какое только муж захочет»//… « Красива ли жена - оценит муж один,// И что одобрил господин, //Пускай хоть целый свет порочит». 

Главная роль в спектакле отдана премьеру драмы Игорю Баголею. Это попадание в десятку, поскольку актер ермаковской школы обладает прежде всего не романтическим, а счастливым комическим даром, что чуткие режиссеры сразу просчитывают. Крупный, подвижный, вспыльчивый, его господин де Суш то бешено сверкает очами, то строит уморительные физиономии. Но почва окончательно выбита у него из-под ног.
Все смешалось в доме Арнольфа. Слуги ходят парой, как Тамары-санитары (чудный дуэт: рыжий!- Владимир Назаров и соблазнительная блондинка Светлана Москвина – так спелись, так спелись...), заглядывают в рот хозяину, а за его спиной… вовсю подыгрывают юным влюбленным . Позволяют себе быть небрежными и непроворными : Ален преспокойно льет вино через край бокала. Его верная наперстница Жоржетта подотрет и ...подопрет его, если что.

Воспитанница Агнеса кротка и мила, как агнец небесный (удачный дебют выпускницы курса Григория Аредакова Алены Каниболоцкой) ,но как аппетитна, а ее милые голубые глазки только и ждут условного сигнала от своего мачо по имени Орас (Денис Кузнецов).

Начинается действо сильным ударом посохом оземь. Некий господин, подозрительно похожий на призрак отца Гамлета, в черном плаще с опущенным капюшоном движется сам по себе, а длинный хвост его плаща – сам по себе,и перемещается за ним, как живой. «Призрак» бьет посохом сцену перед каждой картиной и торжественно удаляется шагами командора. Люди в черных рясах тасуют фанерную колоду декораций. Пустые отверстия бесчисленных окошек оживают, чуть колыша занавески на окнах, сцена наполняется все новыми звуками. 

Они, словно насмешливое эхо, сопровождают каждый шаг Арнольфа по собственному дому. Кукушка - птица любви, и ее кукование вплетается в монологи влюбленных (штука в том, что вместе на сцене те оказываются лишь в конце действия!). Стареющий же Ромео-хозяин слышит то неприятный крик осла, то угрожающее всхрапывание дикого зверя, и издевательское болотное кваканье, и зловещее уханье совы. Звукооператор Александра Умарбекова - полноправный сопостановщик, создавшая за сценой целую симфонию птичьих-звериных голосов. И когда раздается, наконец, сюита Сен-Санса «Карнавал животных», она логически венчает сей отлично проработанный звуковой ряд.
 

Все в этом доме в заговоре против высокомерного выскочки-хозяина. «Тень отца», скинув капюшон, оказывается хорошим знакомым Арнольфа - Нотариусом (забавен в роли беспристрастного судии Валерий Ерофеев). Но и он свидетельствует против. Лучший друг Арнольфа, и прежде смеявшийся над диктаторскими замашками мсье де Суша (Юрий Кудинов), тоже целиком на стороне любви и юности. Он и помогает любящим соединиться. Отмстить проповеднику женского домашнего рабства Арнольфу тем приятнее, что сам он всю жизнь издевался над обманутыми мужьями («Вы знаете, никто, велик он или мал,// От вашей критики спасения не знал»).

В финале невесть откуда взявшиеся отцы Ораса и Агнесы благословляют молодых. В пьесах такого плана они обычно сваливаются на нас ,как посланцы небес, в последний момент ,подвигая на браки по любви своих вновь обретенных детей.В постановке Гааза папочки - точно посланцы«оттуда»: светящиеся маски родителей, похожие на древнеиндейские, но в североамериканском обрамлении, спускаются на сцену сверху. И рта не раскрывают - за них вещают другие. Маски смотрятся последним аккордом в неутомимом карнавале мистификаций господина де Гааза, верного ученика самого Мастера. Улыбка Зевса!

Да тут сплошные улыбки и переклички. Любимов играл господина де Мольера в спектакле у Эфроса. Сам великий комедиограф, когда творил свою «Школу жен», как раз женился на молоденькой актрисе, успешно наставлявшей ему рога. Роль Арнольфа он сыграл на сцене и в жизни. Чему смеетесь? Над собой смеетесь… При таком историко-культурном шлейфе поставить удачную комедию особенно трудно. Только не человеку-театру Гаазу. Он это делает легко. Они с Быковым еще походя отсылают нас к господину Пушкину с его неравным браком (комплексовал по поводу своего роста, некрасивости, возраста, называл себя «старым бесом», в тридцать-то лет!) - цитируют строки его послания к Натали, письма Татьяны. Ох, насмешники, ух, театральные хулиганы!.. И все это мило, вкусно, стилистически точно приготовлено и подано, как пикантная бриошь или, скажем, тарталетка.

К финалу укрощен не только грозный «укротитель жен». Совершенно укрощен и очарован Мольером зритель. Что и требовалась доказать. Vivat прекрасная Франция, vivat удивительный Гааз (Гаазе?) и, разумеется, наша родная драма.